Л.Н. Толстой. О писателе. Повесть "Детство"

В рус­ской куль­ту­ре и в рус­ской ли­те­ра­ту­ре Тол­стой (рис. 1) остал­ся как мыс­ли­тель, фи­ло­соф, ве­ли­кий рус­ский пи­са­тель и очень тон­кий пси­хо­лог.  

Л. Н. Тол­стой по рож­де­нию и вос­пи­та­нию при­над­ле­жал к выс­шей по­ме­щи­чьей знати Рос­сии. Его отец граф Тол­стой был участ­ни­ком войны 1812-ого года, а мать – урож­ден­ной кня­ги­ней Вол­кон­ской. И имен­но эти вос­по­ми­на­ния об отце, о ма­те­ри, о дет­стве во­пло­ти­лись в ав­то­био­гра­фи­че­ских про­из­ве­де­ни­ях, таких как «Дет­ство», «От­ро­че­ство» и «Юность».

Л. Н. Тол­стой

Рис. 1. Л. Н. Тол­стой

Ин­те­рес­ные факты из жизни Л. Н. Тол­сто­го

Из вос­по­ми­на­ний Софьи Ан­дре­ев­ны Тол­стой, жены пи­са­те­ля (рис. 2):

С. А. Тол­стая (жена пи­са­те­ля)

Рис. 2. С. А. Тол­стая (жена пи­са­те­ля)

«Не любил мо­ло­ка и рыбы. Любил вишни, по­гло­щая их в необык­но­вен­ном ко­ли­че­стве.

 Был смел, но страш­но бо­ял­ся крыс: еще в Се­ва­сто­по­ле од­на­ж­ды вы­ско­чил под ура­ган­ный об­стрел непри­я­те­ля, уви­дев крысу.

 Страст­ный охот­ник, но лая собак не пе­ре­но­сил.

 Легко пла­кал, редко сме­ял­ся (зато до слез).

 Об­ла­дал вы­да­ю­щей­ся чут­ко­стью к му­зы­ке. Играл с увле­че­ни­ем.

 Ар­ти­сти­чен и пре­крас­но читал. При этом был за­стен­чив.

 За­ня­тия пче­ла­ми от­вле­ка­ли Л. Н. от дома и от меня, и я часто ску­ча­ла, и даже пла­ка­ла в оди­но­че­стве».

 «Очень любил мно­го­ча­со­вые про­гул­ки пеш­ком. Он со­зер­цал при­ро­ду, почти нетро­ну­тую че­ло­ве­ком, там он мыс­лил. Он осо­бен­но любил вы­би­рать ма­ло­за­мет­ные тро­пин­ки, не зная, куда они при­ве­дут...»

«В кругу своей семьи он часто вспо­ми­нал зна­ме­ни­тую фран­цуз­скую по­го­вор­ку: Чтобы быть здо­ро­вым, надо много хо­дить и хо­ро­шо же­вать...»

Л. Н. Тол­стой с до­че­рью Алек­сан­дрой

Рис. 3. Л. Н. Тол­стой с до­че­рью Алек­сан­дрой

Дочь пи­са­те­ля, Алек­сандра Львов­на (рис. 3), при­во­дит ин­те­рес­ные факты из жизни Тол­сто­го в пе­ри­од, когда ему было 50 лет:

«В эти годы отец три­жды от­ка­зы­вал­ся от ко­ляс­ки и от­прав­лял­ся в Ясную По­ля­ну пеш­ком. Рас­сто­я­ние в 225 ки­ло­мет­ров он пре­одо­ле­вал с но­чев­ка­ми за 5-6 дней. При этом по­сто­ян­но го­во­рил, что по­лу­ча­ет ис­тин­ное на­сла­жде­ние от пеших по­хо­дов. Отец ни­ко­гда не любил ле­ни­вую ходь­бу, он шагал легко, точно юноша. Во время своих про­гу­лок ис­поль­зо­вал бо­тин­ки с де­ре­вян­ной по­дош­вой...»

Очень ин­те­рес­ная ис­то­рия, рас­ска­зан­ная одним уче­ни­ком:

«Одна дама, при­е­хав на при­вок­заль­ную пло­щадь на из­воз­чи­ке, ока­за­лась в без­вы­ход­ном по­ло­же­нии. У нее вещи. Рядом, как назло, ни од­но­го но­силь­щи­ка. А поезд дол­жен скоро отой­ти от пер­ро­на. И тут дама уви­де­ла му­жич­ка — в са­по­гах, в опо­я­сан­ной ко­со­во­рот­ке, ко­то­рый тоже на­прав­лял­ся в сто­ро­ну пер­ро­на.

— Го­луб­чик, — об­ра­ти­лась она к нему, — не по­мо­жешь ли под­не­сти вещи к ва­го­ну? Я за­пла­чу.

Му­жи­чок со­гла­сил­ся. Взял вещи и под­нес их к по­ез­ду. Он внес их в вагон, помог даме раз­ме­стить­ся, и она, до­воль­ная, дала ему два­дцать ко­пе­ек. Му­жи­чок взял мо­нет­ку, по­бла­го­да­рил и пе­ре­шел в свой вагон, клас­сом по­ни­же.

Минул год. Дама при­сут­ство­ва­ла на бла­го­тво­ри­тель­ном со­бра­нии в одном из мос­ков­ских ин­сти­ту­тов. Вы­сту­па­ли раз­ные вли­я­тель­ные лица — про­фес­со­ра, по­пе­чи­те­ли, члены об­ще­ствен­но­го со­ве­та при ин­сти­ту­те. Вот пред­се­да­тель­ству­ю­щий объ­явил, что сей­час перед со­брав­ши­ми­ся вы­сту­пит граф Лев Ни­ко­ла­е­вич Тол­стой. Лев Ни­ко­ла­е­вич го­во­рил с ка­фед­ры по-фран­цуз­ски, а дама, глядя на него, то крас­не­ла, то блед­не­ла и чув­ство­ва­ла страш­ное серд­це­би­е­ние. В вы­сту­па­ю­щем она узна­ла… того са­мо­го му­жич­ка, ко­то­рый под­нес ей за дву­гри­вен­ный вещи к ва­го­ну. В пе­ре­ры­ве, сама не своя от вол­не­ния, она по­до­шла к Тол­сто­му.

— Лев Ни­ко­ла­е­вич… ради Бога… из­ви­ни­те меня. Я вас тогда на вок­за­ле так оскор­би­ла своим дей­стви­ем…

Тол­стой узнал ее и ска­зал:

— Успо­кой­тесь, го­лу­буш­ка. Ни­че­го страш­но­го не про­изо­шло. Я тогда чест­но за­ра­бо­тал, а вы чест­но рас­пла­ти­лись…»

В зре­лую пору жизни пи­са­тель сво­бод­но вла­дел ан­глий­ским, фран­цуз­ским и немец­ким язы­ка­ми; читал на ита­льян­ском, поль­ском, чеш­ском и серб­ском; знал гре­че­ский, ла­тин­ский, укра­ин­ский, та­тар­ский, цер­ков­но­сла­вян­ский; изу­чал древ­не­ев­рей­ский, ту­рец­кий, гол­ланд­ский, бол­гар­ский и дру­гие языки. В яс­но­по­лян­ской биб­лио­те­ке пи­са­те­ля со­бра­ны книги более чем на 30 язы­ках.  

Соб­ствен­ные идеи Тол­стой из­ло­жил в спе­ци­аль­ных ста­тьях, до­ка­зы­вая, что ос­но­вой обу­че­ния долж­на быть «сво­бо­да уча­ще­го­ся» и отказ от на­си­лия в пре­по­да­ва­нии. В 1862 из­да­вал пе­да­го­ги­че­ский жур­нал «Ясная По­ля­на» с книж­ка­ми для чте­ния в ка­че­стве при­ло­же­ния, став­ши­ми в Рос­сии та­ки­ми же клас­си­че­ски­ми об­раз­ца­ми дет­ской и на­род­ной ли­те­ра­ту­ры, как и со­став­лен­ные им в на­ча­ле 1870-х гг. «Аз­бу­ка» и «Новая Аз­бу­ка»

Тол­стой с уче­ни­ка­ми со­здан­ной школы

Рис. 4. Тол­стой с уче­ни­ка­ми со­здан­ной школы

В 1859 Тол­стой от­крыл в де­ревне школу для кре­стьян­ских детей (рис. 4), помог устро­ить более 20 школ в окрест­но­стях Ясной По­ля­ны, и это за­ня­тие на­столь­ко увлек­ло Тол­сто­го, что в 1860 г. он вто­рич­но от­пра­вил­ся за гра­ни­цу, чтобы зна­ко­мить­ся со шко­ла­ми Ев­ро­пы.

Тол­стой много пу­те­ше­ство­вал, про­вел пол­то­ра ме­ся­ца в Лон­доне (где часто ви­дел­ся с А. И. Гер­це­ном), был в Гер­ма­нии, Фран­ции, Швей­ца­рии, Бель­гии, изу­чал по­пу­ляр­ные пе­да­го­ги­че­ские си­сте­мы, в ос­нов­ном не удо­вле­тво­рив­шие пи­са­те­ля. 

По­зна­ко­мив­шись с неко­то­ры­ми фак­та­ми жизни Л. Н. Тол­сто­го, мы об­ра­ща­ем­ся к од­но­му из луч­ших пе­ри­о­дов его жизни,  как и лю­бо­го че­ло­ве­ка, дет­ству. Тол­стой  на­зы­вал эту пору ра­дост­ной, неза­бы­ва­е­мой и самой счаст­ли­вой. Он так и го­во­рил: «Ра­дост­ный пе­ри­од дет­ства».

Тол­стой был чет­вер­тым ре­бен­ком в боль­шой дво­рян­ской семье. Его мать, урож­ден­ная княж­на Вол­кон­ская (рис. 5), умер­ла, когда Тол­сто­му не было еще двух лет, но, по рас­ска­зам чле­нов семьи, он хо­ро­шо пред­став­лял себе «ее ду­хов­ный облик»: неко­то­рые черты ма­те­ри (бле­стя­щее об­ра­зо­ва­ние, чут­кость к ис­кус­ству, склон­ность к ре­флек­сии) и даже порт­рет­ное сход­ство Тол­стой при­дал княжне Марье Ни­ко­ла­евне Бол­кон­ской («Война и мир»). Отец Тол­сто­го, участ­ник Оте­че­ствен­ной войны, за­пом­нив­ший­ся пи­са­те­лю доб­ро­душ­но-на­смеш­ли­вым ха­рак­те­ром, лю­бо­вью к чте­нию, к охоте...

По­весть «Дет­ство». Глава «Maman».

Си­лу­эт М. Н. Вол­кон­ской — един­ствен­ное изоб­ра­же­ние ма­те­ри пи­са­те­ля. 1810-е гг.

Рис. 5. Си­лу­эт М. Н. Вол­кон­ской — един­ствен­ное изоб­ра­же­ние ма­те­ри пи­са­те­ля. 1810-е гг.

Ли­те­ра­тор и кри­тик Н. Чер­ны­шев­ский в ста­тье «Дет­ство и от­ро­че­ство. Во­ен­ные рас­ска­зы гр. Тол­сто­го (1856)» на­звал от­ли­чи­тель­ны­ми чер­та­ми тол­стов­ско­го та­лан­та «глу­бо­кое зна­ние тай­ных дви­же­ний пси­хи­че­ской жизни и непо­сред­ствен­ную чи­сто­ту нрав­ствен­но­го чув­ства». Три по­ве­сти Тол­сто­го – ис­то­рия вос­пи­та­ния и взрос­ле­ния глав­но­го героя и рас­сказ­чи­ка, Ни­ко­лень­ки Ир­те­нье­ва. Это опи­са­ние ряда эпи­зо­дов его жизни – дет­ских игр, пер­вой охоты и пер­вой влюб­лен­но­сти в Со­неч­ку Ва­ла­хи­ну, смер­ти ма­те­ри, от­но­ше­ний с дру­зья­ми, балов и учебы. То, что окру­жа­ю­щим ка­жет­ся мел­ким, недо­стой­ным вни­ма­ния, и то, что для дру­гих яв­ля­ет­ся дей­стви­тель­ны­ми со­бы­ти­я­ми жизни Ни­ко­лень­ки, в со­зна­нии са­мо­го ге­роя-ре­бен­ка за­ни­ма­ют рав­ное место.

Пер­вая глава по­ве­сти по­свя­ще­на вос­по­ми­на­ни­ям о ма­те­ри: «Так много воз­ни­ка­ет вос­по­ми­на­ний про­шед­ше­го, когда ста­ра­ешь­ся вос­кре­сить в во­об­ра­же­нии черты лю­би­мо­го су­ще­ства, что сквозь эти вос­по­ми­на­ния, как сквозь слезы, смут­но ви­дишь их. Это слезы во­об­ра­же­ния. Когда я ста­ра­юсь вспом­нить ма­туш­ку такою, какою она была в это время, мне пред­став­ля­ют­ся толь­ко ее карие глаза, вы­ра­жа­ю­щие все­гда оди­на­ко­вую доб­ро­ту и лю­бовь, ро­дин­ка на шее, немно­го ниже того места, где вьют­ся ма­лень­кие во­ло­си­ки, шитый и белый во­рот­ни­чок, неж­ная сухая рука, ко­то­рая так часто меня лас­ка­ла и ко­то­рую я так часто це­ло­вал; но общее вы­ра­же­ние усколь­за­ет от меня».  Ни­ко­лень­ка дей­стви­тель­но чув­ству­ет очень ис­крен­нюю, от­кры­тую лю­бовь своей ма­те­ри.

Ил­лю­стра­ция к по­ве­сти Л. Н. Тол­сто­го «Дет­ство»

Рис. 6. Ил­лю­стра­ция к по­ве­сти Л. Н. Тол­сто­го «Дет­ство»

Далее герой зна­ко­мит нас с сест­ри­цей Лю­боч­кой, Ма­рьей Ива­нов­ной и своим учи­те­лем Кар­лом Ива­но­ви­чем (рис. 6).  

 «Карл Ива­ныч, не об­ра­щая на это ровно ни­ка­ко­го вни­ма­ния, по сво­е­му обык­но­ве­нию, с немец­ким при­вет­стви­ем по­до­шел прямо к ручке ма­туш­ки. Она опом­ни­лась, трях­ну­ла го­лов­кой, как будто желая этим дви­же­ни­ем ото­гнать груст­ные мысли, по­да­ла руку Карлу Ива­ны­чу и по­це­ло­ва­ла его в мор­щи­ни­стый висок, в то время как он це­ло­вал ее руку.

- Ich danke, lieber*[Бла­го­да­рю, милый] Карл Ива­ныч, - и, про­дол­жая го­во­рить по-немец­ки, она спро­си­ла: - Хо­ро­шо ли спали дети? Карл Ива­ныч был глух на одно ухо, а те­перь от шума за ро­я­лем вовсе ни­че­го не слы­хал. Он на­гнул­ся ближе к ди­ва­ну, опер­ся одной рукой о стол, стоя на одной ноге, и с улыб­кой, ко­то­рая тогда мне ка­за­лась вер­хом утон­чен­но­сти, при­под­нял ша­поч­ку над го­ло­вой и ска­зал:

- Вы меня из­ви­ни­те, На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на? Карл Ива­ныч, чтобы не про­сту­дить своей голой го­ло­вы, ни­ко­гда не сни­мал крас­ной ша­поч­ки, но вся­кий раз, входя в го­сти­ную, спра­ши­вал на это поз­во­ле­ния.

- На­день­те, Карл Ива­ныч... Я вас спра­ши­ваю, хо­ро­шо ли спали дети? - ска­за­ла maman, по­дви­нув­шись к нему и до­воль­но гром­ко.

Но он опять ни­че­го не слы­хал, при­крыл лы­си­ну крас­ной ша­поч­кой и еще милее улы­бал­ся.

- По­стой­те на ми­нут­ку, Мими, - ска­за­ла maman Марье Ива­новне с улыб­кой, - ни­че­го не слыш­но.

Когда ма­туш­ка улы­ба­лась, как ни хо­ро­шо было ее лицо, оно де­ла­лось несрав­нен­но лучше, и кру­гом все как будто ве­се­ле­ло. Если бы в тя­же­лые ми­ну­ты жизни я хоть мель­ком мог ви­деть эту улыб­ку, я бы не знал, что такое горе».

Мы видим, что на­блю­де­ния ре­бен­ка за по­ве­де­ни­ем взрос­лых очень ин­те­рес­ны. При­чем, за­меть­те, Л. Н. Тол­стой пишет свою по­весть, бу­дучи взрос­лым че­ло­ве­ком, а изоб­ра­жа­ет он 10-лет­не­го маль­чи­ка, ис­поль­зуя рас­ска­зы о своей семье, о своем дет­стве, и то, что оста­лось у са­мо­го в па­мя­ти.  

Вот  ка­ко­вы фи­ло­соф­ские раз­мыш­ле­ния дет­ской души: «Мне ка­жет­ся, что в одной улыб­ке со­сто­ит то, что на­зы­ва­ют кра­со­тою лица: если улыб­ка при­бав­ля­ет пре­ле­сти лицу, то лицо пре­крас­но; если она не из­ме­ня­ет его, то оно обык­но­вен­но; если она пор­тит его, то оно дурно».

Лю­бо­вью к ма­те­ри про­ник­ну­та не толь­ко глава «Maman», но и все вос­по­ми­на­ния Ни­ко­лень­ки. Мать – это ис­точ­ник са­мо­го пре­крас­но­го в жизни ре­бен­ка.

Глава «Папа»

«Он был че­ло­век про­шло­го века и имел общий мо­ло­де­жи того века неуло­ви­мый ха­рак­тер ры­цар­ства, пред­при­им­чи­во­сти, са­мо­уве­рен­но­сти, лю­без­но­сти и раз­гу­ла».

Ин­те­рес­но, что в даль­ней­шем вся глава по­стро­е­на по та­ко­му же прин­ци­пу син­так­си­че­ско­го па­рал­ле­лиз­ма. Он был, он умел, он любил.  

Н.И. Тол­стой. Отец пи­са­те­ля. Порт­рет неиз­вест­но­го худож.

Рис. 7. Н.И. Тол­стой. Отец пи­са­те­ля. Порт­рет неиз­вест­но­го худож.

«Боль­шой стат­ный рост, стран­ная, ма­лень­ки­ми шаж­ка­ми, по­ход­ка, при­выч­ка по­дер­ги­вать пле­чом, ма­лень­кие, все­гда улы­ба­ю­щи­е­ся глаз­ки, боль­шой ор­ли­ный нос, непра­виль­ные губы, ко­то­рые как-то нелов­ко, но при­ят­но скла­ды­ва­лись, недо­ста­ток в про­из­но­ше­нии - при­ше­пе­ты­ва­ние, и боль­шая, во всю го­ло­ву, лы­си­на: вот на­руж­ность моего отца, с тех пор как я его за­пом­ню, - на­руж­ность, с ко­то­рою он умел не толь­ко про­слыть и быть че­ло­ве­ком à bonnes fortunes *[удач­ли­вым], но нра­вить­ся всем без ис­клю­че­ния - людям всех со­сло­вий и со­сто­я­ний, в осо­бен­но­сти же тем, ко­то­рым хотел нра­вить­ся.

Он умел взять верх в от­но­ше­ни­ях со вся­ким. Не быв ни­ко­гда че­ло­ве­ком очень боль­шо­го света, он все­гда во­дил­ся с лю­дь­ми этого круга, и так, что был ува­жа­ем. Он знал ту край­нюю меру гор­до­сти и са­мо­на­де­ян­но­сти, ко­то­рая, не оскорб­ляя дру­гих, воз­вы­ша­ла его в мне­нии света. Он был ори­ги­на­лен, но не все­гда, а упо­треб­лял ори­ги­наль­ность как сред­ство, за­ме­ня­ю­щее в иных слу­ча­ях свет­скость или бо­гат­ство. Ничто на свете не могло воз­бу­дить в нем чув­ства удив­ле­ния: в каком бы он ни был бле­стя­щем по­ло­же­нии, ка­за­лось, он для него был рож­ден. Он так хо­ро­шо умел скры­вать от дру­гих и уда­лять от себя из­вест­ную всем тем­ную, на­пол­нен­ную мел­ки­ми до­са­да­ми и огор­че­ни­я­ми сто­ро­ну жизни, что нель­зя было не за­ви­до­вать ему. Он был зна­ток всех вещей, до­став­ля­ю­щих удоб­ства и на­сла­жде­ния, и умел поль­зо­вать­ся ими. Конек его был бле­стя­щие связи, ко­то­рые он имел ча­стию по род­ству моей ма­те­ри, ча­стию по своим то­ва­ри­щам мо­ло­до­сти, на ко­то­рых он в душе сер­дил­ся за то, что они да­ле­ко ушли в чинах, а он на­все­гда остал­ся от­став­ным по­ру­чи­ком гвар­дии. Он, как и все быв­шие во­ен­ные, не умел оде­вать­ся по-мод­но­му; но зато он оде­вал­ся ори­ги­наль­но и изящ­но. Все­гда очень ши­ро­кое и лег­кое пла­тье, пре­крас­ное белье, боль­шие от­во­ро­чен­ные ман­же­ты и во­рот­нич­ки... Впро­чем, все шло к его боль­шо­му росту, силь­но­му сло­же­нию, лысой го­ло­ве и спо­кой­ным, са­мо­уве­рен­ным дви­же­ни­ям. Он был чув­стви­те­лен и даже слез­лив. Часто, читая вслух, когда он до­хо­дил до па­те­ти­че­ско­го места, голос его на­чи­нал дро­жать, слезы по­ка­зы­ва­лись, и он с до­са­дой остав­лял книгу. Он любил му­зы­ку, певал, ак­ком­па­ни­руя себе на фор­те­пья­но, ро­ман­сы при­я­те­ля сво­е­го А..., цы­ган­ские песни и неко­то­рые мо­ти­вы из опер; но уче­ной му­зы­ки не любил и, не об­ра­щая вни­ма­ния на общее мне­ние, от­кро­вен­но го­во­рил, что со­на­ты Бет­хо­ве­на на­го­ня­ют на него сон и скуку и что он не знает лучше ни­че­го, как «Не бу­ди­те меня, мо­ло­ду», как ее пе­ва­ла Се­ме­но­ва, и «Не одна», как пе­ва­ла цы­ган­ка Та­ню­ша. Его на­ту­ра была одна из тех, ко­то­рым для хо­ро­ше­го дела необ­хо­ди­ма пуб­ли­ка. И то толь­ко он счи­тал хо­ро­шим, что на­зы­ва­ла хо­ро­шим пуб­ли­ка. Бог знает, были ли у него ка­кие-ни­будь нрав­ствен­ные убеж­де­ния? Жизнь его была так полна увле­че­ни­я­ми вся­ко­го рода, что ему неко­гда было со­став­лять себе их, да он и был так счаст­лив в жизни, что не видел в том необ­хо­ди­мо­сти.

В ста­ро­сти у него об­ра­зо­вал­ся по­сто­ян­ный взгляд на вещи и неиз­мен­ные пра­ви­ла, - но един­ствен­но на ос­но­ва­нии прак­ти­че­ском: те по­ступ­ки и образ жизни, ко­то­рые до­став­ля­ли ему сча­стие или удо­воль­ствия, он счи­тал хо­ро­ши­ми и на­хо­дил, что так все­гда и всем по­сту­пать долж­но». 

Отец своей се­рьез­но­стью и стро­го­стью ка­жет­ся ре­бен­ку за­га­доч­ным, но, бес­спор­но, кра­си­вым, лю­би­мым че­ло­ве­ком.

Вопросы к конспектам

Какие факты из жизни пи­са­те­ля Л.Н. Тол­сто­го вам за­пом­ни­лись (уди­ви­ли, по­нра­ви­лись). По­че­му?

Каким че­ло­ве­ком пред­стал в вашем во­об­ра­же­нии пи­са­тель?

Про­чи­тай­те опре­де­ле­ние:

Внут­рен­ний мо­но­лог — речь дей­ству­ю­ще­го лица, об­ра­щен­ная к са­мо­му себе и не про­из­не­сен­ная вслух. Ши­ро­ко ис­поль­зу­ет­ся в про­из­ве­де­ни­ях До­сто­ев­ско­го и Л. Тол­сто­го, вы­яв­ля­ет со­кро­вен­ные пе­ре­жи­ва­ния ге­ро­ев.

В пер­вых гла­вах по­ве­сти най­ди­те при­ме­ры внут­рен­не­го мо­но­ло­га. Какую роль он иг­ра­ет в про­из­ве­де­нии?

Последнее изменение: Суббота, 10 Июнь 2017, 00:33