А.С. Пушкин. «Борис Годунов»

«Борис Го­ду­нов» (рис. 1) — ис­то­ри­че­ская  драма Алек­сандра Сер­ге­е­ви­ча Пуш­ки­на, со­здан­ная в 1825 году во время ссыл­ки в Ми­хай­лов­ское. Она была на­пи­са­на под вли­я­ни­ем чте­ния Пуш­ки­ным «Ис­то­рии го­су­дар­ства Рос­сий­ско­го» Н.М. Ка­рам­зи­на.   

Тра­ге­дия озна­ме­но­ва­ла пол­ный отход Пуш­ки­на от ро­ман­тиз­ма с его ге­ро­и­кой к ре­а­ли­сти­че­ско­му во­пло­ще­нию об­ра­зов пер­со­на­жей.

Пуш­кин ис­поль­зо­вал для сю­же­та на­род­ный слух об убий­стве це­са­ре­ви­ча Дмит­рия по при­ка­зу Бо­ри­са Го­ду­но­ва, что ис­то­ри­че­ски не под­твер­жде­но. 

Одна из ос­нов­ных тем, под­ни­ма­е­мых в тра­ге­дии, — власть и че­ло­век. Пуш­кин даёт аб­со­лют­но чёт­кое опре­де­ле­ние: любая власть — есть на­си­лие, а зна­чит зло.

Также ос­нов­ной темой яв­ля­ет­ся ис­точ­ник вла­сти и от­вет­ствен­ность за народ пра­вя­щей вер­хуш­ки. Уста­ми пер­со­на­жа драмы, сво­е­го од­но­фа­миль­ца, Пуш­ки­на автор го­во­рит об ис­точ­ни­ке вла­сти как о «мне­нии на­род­ном» и вы­во­дит пра­вя­щую элиту, как сбо­ри­ще че­сто­люб­цев и пре­да­те­лей, ввер­га­ю­щих народ в Ве­ли­кую Смуту.

Об­лож­ка книги

Рис. 1. Об­лож­ка книги

Ком­по­зи­ция

Драма на­пи­са­на в жанре ис­то­ри­че­ской хро­ни­ки.

1598 год. После смер­ти царя Фе­до­ра Иоан­но­ви­ча народ умо­ля­ет Бо­ри­са при­нять ко­ро­ну.

1603 год. Чудов мо­на­стырь. Гриш­ка От­ре­пьев узна­ет от Пи­ме­на по­дроб­но­сти убий­ства ца­ре­ви­ча Дмит­рия Уг­лич­ско­го и сбе­га­ет. В Кра­ко­ве в доме Виш­не­вец­ко­го Са­мо­зва­нец на­чи­на­ет со­би­рать свиту.

1604 год. Вой­ско Са­мо­зван­ца пе­ре­хо­дит гра­ни­цу. В Крем­ле при­ни­ма­ют ре­ше­ние пе­ре­не­сти мощи ца­ре­ви­ча Дмит­рия из Уг­ли­ча в Моск­ву. В Москве царь Борис вне­зап­но уми­ра­ет, успев бла­го­сло­вить сына Фе­до­ра на цар­ство. Пуш­кин на Лоб­ном месте про­воз­гла­ша­ет власть Лже­д­мит­рия и про­во­ци­ру­ет на бунт про­тив детей Го­ду­но­ва. Бояре вхо­дят в дом, где скры­ва­ет­ся царь Федор и его мать, и душат их. Бо­ярин Мо­саль­ский объ­яв­ля­ет на­ро­ду: «Народ! Мария Го­ду­но­ва и сын ее Фе­о­дор отра­ви­ли себя ядом. Мы ви­де­ли их мерт­вые трупы. Что ж вы мол­чи­те? кри­чи­те: да здрав­ству­ет царь Ди­мит­рий Ива­но­вич!». Народ без­молв­ству­ет.

Ана­лиз эпи­зо­да

 «Ночь. Келья в Чу­до­вом мо­на­сты­ре» ста­рец монах Пимен пишет при свете лам­па­ды и про­из­но­сит мо­но­лог, на­ча­ло ко­то­ро­го и стало кры­ла­тым (рис. 2):

Ил­лю­стра­ция к тра­ге­дии «Борис Го­ду­нов»

Рис. 2. Ил­лю­стра­ция к тра­ге­дии «Борис Го­ду­нов»

Еще одно, по­след­нее ска­за­нье –

И ле­то­пись окон­че­на моя.

Ис­пол­нен долг, за­ве­щан­ный от бога

Мне, греш­но­му. Неда­ром мно­гих лет

Сви­де­те­лем гос­подь меня по­ста­вил

И книж­но­му ис­кус­ству вра­зу­мил…

Ко­гда-ни­будь монах тру­до­лю­би­вый

Най­дет мой труд усерд­ный, безы­мян­ный,

За­све­тит он, как я, свою лам­па­ду —

И, пыль веков от хар­тий отрях­нув,

Прав­ди­вые ска­за­нья пе­ре­пи­шет,

Да ве­да­ют по­том­ки пра­во­слав­ных

Земли род­ной ми­нув­шую судь­бу,

Своих царей ве­ли­ких по­ми­на­ют

За их труды, за славу, за добро —

А за грехи, за тем­ные де­я­нья

Спа­си­те­ля сми­рен­но умо­ля­ют.

На ста­ро­сти я сыз­но­ва живу,

Ми­нув­шее про­хо­дит предо мною —

Давно ль оно нес­лось, со­бы­тий полно,

Вол­ну­я­ся, как мо­ре-оки­ян?

Те­перь оно без­молв­но и спо­кой­но,

Не много лиц мне па­мять со­хра­ни­ла,

Не много слов до­хо­дят до меня,

А про­чее по­гиб­ло невоз­врат­но...

Но бли­зок день, лам­па­да до­го­ра­ет —

Еще одно, по­след­нее ска­за­нье.

Гри­го­рий (про­буж­да­ет­ся)

Все тот же сон! воз­мож­но ль? в тре­тий раз!

Про­кля­тый сон!.. А все перед лам­па­дой

Ста­рик сидит да пишет — и дре­мо­той,

Знать, во всю ночь он не смы­кал очей.

Как я люблю его спо­кой­ный вид,

Когда, душой в ми­нув­шем по­гру­жен­ный,

Он ле­то­пись свою ведет; и часто

Я уга­дать хотел, о чем он пишет?

О тем­ном ли вла­ды­че­стве татар?

О каз­нях ли сви­ре­пых Иоан­на?

О бур­ном ли но­во­го­род­ском вече?

О славе ли оте­че­ства? на­прас­но.

Ни на челе вы­со­ком, ни во взо­рах

Нель­зя про­честь его со­кры­тых дум;

Все тот же вид сми­рен­ный, ве­ли­ча­вый.

Так точно дьяк, в при­ка­зах по­се­де­лый,

Спо­кой­но зрит на пра­вых и ви­нов­ных,

Добру и злу вни­мая рав­но­душ­но,

Не ведая ни жа­ло­сти, ни гнева.

Пимен

Проснул­ся, брат.

Гри­го­рий

Бла­го­сло­ви меня,

Чест­ный отец.

Пимен

Бла­го­сло­ви гос­подь

Тебя и днесь, и прис­но, и во­ве­ки.

Гри­го­рий

Ты все писал и сном не по­за­был­ся,

А мой покой бе­сов­ское меч­та­нье

Тре­во­жи­ло, и враг меня мутил.

Мне сни­ло­ся, что лест­ни­ца кру­тая

Меня вела на башню; с вы­со­ты

Мне ви­де­лась Москва, что му­ра­вей­ник;

Внизу народ на пло­ща­ди кипел

И на меня ука­зы­вал со сме­хом,

И стыд­но мне и страш­но ста­но­ви­лось —

И, падая стре­мглав, я про­буж­дал­ся...

И три раза мне снил­ся тот же сон.

Не чудно ли?

Пимен

Мла­дая кровь иг­ра­ет;

Сми­ряй себя мо­лит­вой и по­стом,

И сны твои ви­де­ний лег­ких будут

Ис­пол­не­ны. До­ныне — если я,

Неволь­ною дре­мо­той обес­си­лен,

Не со­тво­рю мо­лит­вы дол­гой к ночи —

Мой ста­рый сон не тих, и не без­гре­шен,

Мне чу­дят­ся то шум­ные пиры,

То рат­ный стан, то схват­ки бо­е­вые,

Безум­ные по­те­хи юных лет!

Гри­го­рий

Как ве­се­ло про­вел свою ты мла­дость!

Ты во­е­вал под баш­ня­ми Ка­за­ни,

Ты рать Литвы при Шуй­ском от­ра­жал,

Ты видел двор и рос­кошь Иоан­на!

Счаст­лив! а я от от­ро­че­ских лет

По ке­ли­ям ски­та­юсь, бед­ный инок!

Зачем и мне не те­шить­ся в боях,

Не пи­ро­вать за цар­скою тра­пе­зой?

Успел бы я, как ты, на ста­рость лет

От суеты, от мира от­ло­жить­ся,

Про­из­не­сти мо­на­ше­ства обет

И в тихую оби­тель за­тво­рить­ся.

Чудов мо­на­стырь. Кремль. Москва

Рис. 3. Чудов мо­на­стырь. Кремль. Москва

Пимен - это монах в Чу­до­вом мо­на­сты­ре (рис. 3).  Глав­ная черта ле­то­пис­ца — объ­ек­тив­ность, прав­ди­вость:

«Спо­кой­но зрит на пра­вых и ви­нов­ных,

Добру и злу вни­мая рав­но­душ­но,

Не ведая ни жа­ло­сти, ни гнева».

Сам Пуш­кин при­зна­вал­ся: «Ха­рак­тер Пи­ме­на не есть мое изоб­ре­те­ние. В нем со­брал я черты, пле­нив­шие меня в наших ста­рых ле­то­пи­сях: про­сто­ду­шие, уми­ли­тель­ная кро­тость, нечто мла­ден­че­ское и вме­сте муд­рое, усер­дие, можно ска­зать на­бож­ное, к вла­сти царя, дан­ной им богом».

Образ Гри­го­рия От­ре­пье­ва

В изоб­ра­же­нии Пуш­ки­на Са­мо­зва­нец Гриш­ка От­ре­пьев — по­рож­де­ние Смут­но­го вре­ме­ни: удач­ли­вый и бес­печ­ный аван­тю­рист, ба­ло­вень фор­ту­ны и в то же время яркий, ода­рен­ный че­ло­век, ис­поль­зу­ю­щий уни­каль­ный ис­то­ри­че­ский шанс для того, чтобы воз­не­стись на немыс­ли­мую для него вы­со­ту вла­сти.

В одном из на­брос­ков пре­ди­сло­вия к «Бо­ри­су Го­ду­но­ву» поэт срав­нил Са­мо­зван­ца с пер­со­на­жем шекс­пи­ров­ских ис­то­ри­че­ских хро­ник — ко­ро­лем Ген­ри­хом IV, найдя в них «много об­ще­го»: «Он храбр, ве­ли­ко­ду­шен и хваст­лив, по­доб­но ему рав­но­ду­шен к ре­ли­гии — оба они из по­ли­ти­че­ских со­об­ра­же­ний от­ре­ка­ют­ся от своей веры, оба любят удо­воль­ствия и войну, оба увле­ка­ют­ся несбы­точ­ны­ми за­мыс­ла­ми, оба яв­ля­ют­ся жерт­ва­ми за­го­во­ров...».

Са­мо­зва­нец по­сто­ян­но в дви­же­нии и пе­ре­ме­нах. Пуш­кин под­чер­ки­ва­ет его уди­ви­тель­ную спо­соб­ность к пе­ре­во­пло­ще­нию. В раз­лич­ных сю­жет­ных эпи­зо­дах мы видим Са­мо­зван­ца мо­на­хом и бро­дя­гой, ди­пло­ма­том и во­и­ном, по­ли­ти­че­ским ин­три­га­ном, по­клон­ни­ком по­э­зии и влюб­лен­ным. Его ха­рак­тер сло­жен и про­ти­во­ре­чив, как и ха­рак­тер Бо­ри­са Го­ду­но­ва, но в лич­но­сти Са­мо­зван­ца го­раз­до боль­ше кра­сок. Он умен и на­ход­чив, рас­чет­лив и смел, крас­но­ре­чив и ост­ро­умен, но неред­ко бес­пе­чен и бес­прин­ци­пен, а ино­гда лег­ко­мыс­лен, осо­бен­но в своих по­ли­ти­че­ских обе­ща­ни­ях. В от­ли­чие от за­мкну­то­го Бо­ри­са Го­ду­но­ва, Са­мо­зва­нец очень об­щи­те­лен, раз­го­вор­чив, с каж­дым из своих со­бе­сед­ни­ков на­хо­дит вер­ный тон. Он слов­но при­тя­ги­ва­ет к себе самых раз­ных пер­со­на­жей, поз­во­ляя ав­то­ру пе­ре­дать все мно­го­об­ра­зие ха­рак­те­ров и мо­ти­вов по­ве­де­ния людей эпохи Смуты.

Образ Бо­ри­са Го­ду­но­ва (рис. 4)

Вина ис­то­ри­че­ско­го Бо­ри­са Го­ду­но­ва не до­ка­за­на. Вина пуш­кин­ско­го царя Бо­ри­са оче­вид­на, од­на­ко суд мир­ской не стра­шит его.  

Ни разу, даже на­едине с самим собой, Борис Го­ду­нов не при­зна­ет­ся в пре­ступ­ле­нии, не рас­ка­и­ва­ет­ся в нем и уж тем более не по­мыш­ля­ет о пуб­лич­ном по­ка­я­нии. Никто из пер­со­на­жей пьесы, кроме Ни­кол­ки-юро­ди­во­го, не смеет бро­сить ему в лицо об­ви­не­ние в убий­стве, хотя в по­след­ние годы его прав­ле­ния о дав­нем пре­ступ­ле­нии на­по­ми­на­ют ему и толки о Са­мо­зван­це, и даже про­сто­душ­ная речь пат­ри­ар­ха о чу­де­сах, про­ис­хо­дя­щих на «мо­гил­ке» ца­ре­ви­ча-му­че­ни­ка.

Бо­ри­са Го­ду­но­ва стра­шит не люд­ское мне­ние, не суд на­род­ный, а муки соб­ствен­ной со­ве­сти. На­ка­нуне по­яв­ле­ния Са­мо­зван­ца герой на­хо­дит­ся в со­сто­я­нии остро­го ду­шев­но­го кри­зи­са. Нечи­стая со­весть тре­во­жит его страш­ны­ми снами («три­на­дцать лет мне сряду / Все сни­ло­ся уби­тое дитя!») и по­сто­ян­ной ду­шев­ной сму­той:

Как мо­лот­ком, сту­чит в ушах упрек,

И все тош­нит, и го­ло­ва кру­жит­ся,

И маль­чи­ки кро­ва­вые в гла­зах...

И рад бе­жать, да неку­да... ужас­но!

Да, жалок тот, в ком со­весть нечи­ста.

Борис Го­ду­нов

Рис. 4. Борис Го­ду­нов

Царь Борис — за­лож­ник сво­е­го пре­ступ­ле­ния. Уколы со­ве­сти де­ла­ют его власть без­ра­дост­ной, тя­же­лой ношей. «Сча­стья нет в моей душе», «мне сча­стья нет», «ни власть, ни жизнь меня не ве­се­лят» — так Го­ду­нов оце­ни­ва­ет свое ду­шев­ное со­сто­я­ние.  Го­ду­нов чув­ству­ет на­род­ную нелю­бовь: молва де­ла­ет его ви­нов­ни­ком всех бед — го­ло­да, по­жа­ров, смер­тей («Кто ни умрет, я всех убий­ца тай­ный»).

Ду­шев­ные тер­за­ния ли­ша­ют его уве­рен­но­сти в себе, де­ла­ют суе­вер­ным, по­до­зри­тель­ным и же­сто­ким, что еще боль­ше от­тал­ки­ва­ет от него и вер­хуш­ку об­ще­ства, и народ. Борис Го­ду­нов пред­чув­ству­ет «небес­ный гром и горе». Неда­ром ему чу­дят­ся «маль­чи­ки кро­ва­вые». Это не слу­чай­ная ого­вор­ка: он стра­шит­ся за судь­бу сво­е­го соб­ствен­но­го сына — ца­ре­ви­ча Фе­о­до­ра. Пред­чув­ствия Бо­ри­са вско­ре ста­но­вят­ся страш­ной ре­аль­но­стью.

Образ на­ро­да

Народ в тра­ге­дии — мно­го­гран­ный сим­во­ли­че­ский образ.  Это но­си­тель выс­шей нрав­ствен­ной ис­ти­ны. Он не может про­стить царю Бо­ри­су невин­ной крови ца­ре­ви­ча. В вос­при­я­тии на­ро­да Борис Го­ду­нов — «Ирод», а мо­лить­ся за царя Ирода, как дерз­ко бро­сил вслед царю юро­ди­вый Ни­кол­ка, «бо­го­ро­ди­ца не велит».

В то же время народ, ко­то­рый, по сло­вам Бас­ма­но­ва, все­гда «к смя­те­нью тайно скло­нен», до­вер­чив и готов под­чи­нить­ся «за­кон­но­му» царю, как отрок сво­е­му отцу.

Бунт про­тив Го­ду­но­вых — ис­пол­не­ние при­го­во­ра, вы­не­сен­но­го на­ро­дом. Но толпа, воз­буж­ден­ная под­стре­ка­те­лем Пуш­ки­ным, бежит в Кремль «вя­зать Бо­ри­со­ва щенка», не по­до­зре­вая, что сле­ду­ю­щим актом ис­то­ри­че­ско­го дей­ства будет новое бо­яр­ское зло­де­я­ние, и трон снова зай­мет не за­кон­ный го­су­дарь, а пре­ступ­ник.

Тра­ге­дия за­вер­ша­ет­ся на­род­ным без­мол­ви­ем. Это ответ На­ро­да на упрек Мо­саль­ско­го: «Что ж вы мол­чи­те? кри­чи­те: да здрав­ству­ет царь Ди­мит­рий Ива­но­вич!» (рис. 5).

Ил­лю­стра­ция к тра­ге­дии «Борис Го­ду­нов»

Рис. 5. Ил­лю­стра­ция к тра­ге­дии «Борис Го­ду­нов»

Ре­мар­ка «Народ без­молв­ству­ет» была вве­де­на в текст тра­ге­дии при под­го­тов­ке ее пер­во­го из­да­ния и за­ме­ни­ла со­дер­жав­шу­ю­ся в ру­ко­пис­ной ре­дак­ции здра­ви­цу в честь Са­мо­зван­ца:  «Да здрав­ству­ет царь Ди­мит­рий Ива­но­вич!»

Пуш­кин прин­ци­пи­аль­но из­ме­нил смысл фи­на­ла про­из­ве­де­ния. Без­мол­вие на­ро­да мно­го­зна­чи­тель­но, сим­во­лич­но. Еще Бе­лин­ский за­ме­тил, что «в этом без­мол­вии на­ро­да слы­шен страш­ный, тра­ги­че­ский голос новой Неме­зи­ды, из­ре­ка­ю­щей суд свой над новою жерт­вою — над тем, кто по­гу­бил род Го­ду­но­вых...».

Последнее изменение: Пятница, 9 Июнь 2017, 22:38