Москва и Петербург в «Войне и мире»
Введение
Важнейшим идейно-композиционным принципом романа «Война и мир» является антитеза.
Антитеза (от греч. antithesis – «противоположение») – художественное противопоставление характеров, обстоятельств, понятий, композиционных элементов и пр., создающее эффект резкого контраста.
Москва и Петербург – это два противоположных города, с точки зрения Толстого. Для начала подробнее разберем первые два эпизода книги (вечер у Анны Павловны и именины у Ростовых).
Когда-то в своем комментарии к «Евгению Онегину» Юрий Михайлович Лотман говорил о том, что у каждого из персонажей пушкинского романа есть свое пространство (рис. 1).
Рис. 1. Ю.М. Лотман
«События все время развиваются в каком-либо конкретном пространстве: в Петербурге, в Москве, в деревне, на почтовом тракте. При этом характер событий оказывается тесно связанным с местом, в котором они развертываются. Более того, в такой же мере, в какой Петербург является “своим” пространством для Онегина, деревня – органичный мир Татьяны, и, как Онегин в деревне остается временным гостем, заезжим посетителем, проникнувшим в чужое пространство, так Татьяна чужая в Москве – в доме тетки и в зале Благородного собрания – и в Петербурге в собственном доме».
Такой же принцип принадлежности героя к определенному пространству можно проследить и в романе Толстого. Например, пространство Курагиных – это Петербург, пространство Ростовых – Москва и их имение в Отрадном, а пространство Болконских – Лысые Горы.
Москва и Петербург в романе Толстого
Роман начинается с вечера у фрейлины Анны Павловны Шерер (рис. 2).
Рис. 2. Салон Анны Павловны Шерер
Первым появляется князь Василий Курагин.
«Прежде всего скажите, как ваше здоровье, милый друг? Успокойте меня, — сказал он, не изменяя голоса и тоном, в котором из-за приличия и участия просвечивало равнодушие и даже насмешка».
«<...>сказал князь по привычке, как заведенные часы, говоря вещи, которым он и не хотел, чтобы верили».
«Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы».
Обратите внимание на постоянное сравнение князя Василия с механизмом. Сам вечер и гости салона напоминают Толстому прядильную мастерскую, и об Анне Павловне говорится, что она заводила равномерную, приличную разговорную машину. А когда Пьер и аббат слишком оживленно разговаривали, это ей не понравилось: они явно выделялись на общем фоне. Толстой нарочито подчеркивает театральность высшего общества, в котором каждый играет свою роль и отклонения от сценария не приветствуются.
Петербург в 1812 году
«В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие — в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад».
Любопытно, что князь Василий иногда путает, что нужно говорить в салоне Элен, где большая часть людей придерживается франкофильских убеждений, а что – у Анны Павловны, где преобладают сторонники антинаполеоновских убеждений, и ему такие ошибки прощают.
Жизнь высшего сословия не наполнена смыслом, она призрачная, жизнь мертвой формы. Неслучайно в 1812 году Элен озабочена вопросом, как выйти замуж при живом муже. В этом случае Толстой высмеивает стиль жизни высшего общества. Он противопоставляет это иным, значительным событиям. Ведь именно в это время была захвачена Москва и Пьер попадает в плен (рис. 3).
Рис. 3. Пьер Безухов в плену
Не случайно Толстой пишет: «В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром, чем когда-нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по-старому; и из-за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги.
В разговоре князь Василий упоминает своих детей: «Мои дети – обуза моего существования. Это мой крест».
И в случае Толстого, для которого семья была самым ценным в жизни, это самый верный способ охарактеризовать князя самым скверным образом. На протяжении всего эпизода можно заметить неприкрытую фальшь, все гости совершают обряд приветствия никому не известной и не интересной тетушки. И автор выделяет лишь двух живых людей среди этой бездушной толпы: Пьера и князя Андрея. Первого Толстой сравнивает с ребенком в игрушечной лавке, намекая на поддельность окружающего его пространства и людей.
«Но, несмотря на это низшее по своему сорту приветствие, при виде вошедшего Пьера в лице Анны Павловны изобразилось беспокойство и страх, подобный тому, который выражается при виде чего-нибудь слишком огромного и несвойственного месту.
<...>И, отделавшись от молодого человека, не умеющего жить, она возвратилась к своим занятиям хозяйки дома».
«Как хороший метрдотель подает как нечто сверхъестественно-прекрасное тот кусок говядины, который есть не захочется, если увидать его в грязной кухне, так в нынешний вечер Анна Павловна сервировала своим гостям сначала виконта, потом аббата, как что-то сверхъестественно-утонченное».
Сначала может показаться, что князь Василий прибыл на вечер, чтоб справиться о самочувствии больной, но на самом деле он приехал замолвить слово за своего старшего сына, которого хотел пристроить в дипломатическую миссию в Австрии. В свою очередь Анна Михайловна Друбецкая приехала просить у князя Василия протекции для своего сына Бориса (рис. 4).
.
Рис. 4. Князь Василий Курагин и А.М. Друбецкая
И показать это несоответствие истинного и фальшивого для Толстого очень важно.
В московских эпизодах автор уделяет внимание тому, как каждый из персонажей приветствует остальных. Например, Анна Павловна приветствовала каждого по-разному, в зависимости от того, насколько оценивала его значимость. Так она поступила с Пьером: «Анна Павловна приветствовала его поклоном, относящимся к людям самой низшей иерархии в ее салоне».
Граф Ростов говорит «machère» или «moncher» всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям.
Об Илье Андреевиче говорится так: «Предлагал догадки о погоде, советовался, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке».
Важно отметить, что уровень владения французским языком также определяет героя в романе Толстого, и, например, дурной,но с уверенностью используемый язык, на котором говорит граф Ростов, по мнению автора, только красит его. Толстой изображает графа непосредственным, естественным и прямолинейным человеком, который никогда не сдерживается и дает волю эмоциям. Так происходит и тогда, когда заходит разговор о проступках Пьера, Курагина и Долохова (в частности, о том, когда они привязали квартального к спине медведя и пустили животное плавать). Граф Ростов прокомментировал это так: «Хороша, machère, фигура квартального, — закричал граф, помирая со смеху».
Так же, как и в Петербурге, в московских эпизодах несколько живых людей разбавляют основную массу призраков. Одним из представителей высшего сословия здесь является Вера.
«— Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что-нибудь необыкновенное, — сказала гостья.
— Что греха таить: machère! Графинюшка мудрила с Верой, — сказал граф. — Ну, да что ж! Все-таки славная вышла, — прибавил он, одобрительно подмигивая Вере».
О Вере также сказано: «Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно».
Давайте вспомним, что пишет Толстой в своей повести «Детство» про улыбку: «Мне кажется, что в одной улыбке состоит то, что называют красотою лица: если улыбка прибавляет прелести лицу, то лицо прекрасно; если она не изменяет его, то оно обыкновенно; если она портит его, то оно дурно».
Еще одним важным персонажем в данных эпизодах является Берг, о нем сказано довольно ясно: «Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем-нибудь, не имеющим прямого к нему отношения».
Все, что происходит на этом именинном обеде, как будто противостоит чинности. Одной из важных сцен является танец Марьи Дмитриевны и графа Ростова. Илья Андреевич самозабвенно танцует, забыв о своем возрасте, а Марья Дмитриевна танцует только лицом, в силу своей тучности и внушительного возраста. Танец этот прелестен, вызывает всеобщий восторг. Видно,что Толстой любуется своими московскими героями и самой атмосферой.
Обед в Английском клубе
В петербургских сценах нет даже и намека на очарование города или горожан, что противоречит видению Петербурга Пушкиным и в «Евгении Онегине», и в «Медном всаднике».
Петербург неугомонный
Уж барабаном пробуждён.
Встаёт купец, идёт разносчик,
На биржу тянется извозчик,
С кувшином охтенка спешит,
Под ней снег утренний хрустит”
(Отрывок из «Евгения Онегина»)
Люблю зимы твоей жестокой
Недвижный воздух и мороз,
Бег санок вдоль Невы широкой,
Девичьи лица ярче роз,
И блеск, и шум, и говор балов,
А в час пирушки холостой
Шипенье пенистых бокалов
И пунша пламень голубой.
(Отрывок из «Медного всадника»)
Москва же у Толстого противопоставлена Петербургу, она прекрасна. Он не идеализирует ее, можно встретить и сцены с иронией, можно найти и сцены, связанные с катастрофами в жизни героев. Москва изображена и воспринимается неоднозначно. И обед в Английском клубе, который дается в честь Багратиона, тоже неоднозначно написан.
На первом плане эпизода Илья Андреевич, который является одним из старост клуба, человек, который славился своим гостеприимством, своей добротой и широтой и который был готов вложить свои собственные деньги в общее дело. Все гости клуба изображаются с помощью метафор. Сначала Толстой описывает их так: «Как пчелы на весеннем пролете, снова взад и вперед». Гости ждут Багратиона и растекаются по залам. Потом появляется Багратион: «Разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей зала». И наконец: «Триста человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее – поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже».
Толстой любопытно изобразил и самого Багратиона: «Он шел, не зная, куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене».
Еще один персонаж, взятый крупным планом, – это Пьер. Его мучают и неверность его жены, и предательство Долохова, которого он, по сути, привез к себе в дом и о котором всячески заботился. Именно на обеде происходит неприятная сцена, в которой Долохов поднимает тост за прекрасных женщин и их любовников, а Пьер не выдерживает его намека и вызывает его на дуэль. Тут стоит вспомнить еще об одном событии, связанном с Долоховым, а именно с его победой в карточной игре над Ростовым, приехавшим в Москву. Несмотря на то, что Долохов и Ростов – друзья, Долохов злится на Ростова из-за того, что Соня отказала ему, так как влюблена в Николая. Он мстит ему, жульничая и обыгрывая его на огромную сумму.
В московских сценах изображена жизнь в ее полноте со всеми горестями и радостями, с войной и миром, с поединками и дружбой, с любовь и ненавистью, с естественностью и условностями. Это и есть обыденная жизнь, и именно о ней «Война и мир»
Москва после нашествия
«Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку — для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, — так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кучки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копошащихся насекомых, что разорено все, кроме чего-то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, — так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего-то невещественного, но могущественного и неразрушимого».
Само сравнение Толстого своих героев с муравейником не обидно, с точки зрения автора, муравье выполняют нечто инстинктивное, но необходимое. Так, как муравьи, поступали русские люди.
«Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить».
У Толстого отсутствует понятие казенного патриотизма, он не пишет, что все разом ринулись отстраивать город, он описывает все более правдиво.
«Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили в других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
<...> Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих непогоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра».
Все, что происходило в Москве после нашествия, было также хаотично, как сожжение города (рис. 5).
Рис. 5. Пожар в Москве
Толстой самостоятельно выстроил историческую концепцию этих событий. Он считал, что все, что произошло, произошло от сцепления множества причин и точно так же все само собой придет в нормальное состояние: город начнут отстраивать и снова заселять