Образ поэта в лирике М.Ю. Лермонтова

 Вступление

На­чать стоит с более зна­чи­тель­ной темы в ху­до­же­ствен­ном мире Лер­мон­то­ва – темы оди­но­че­ства. Она у Лер­мон­то­ва носит все­лен­ский ха­рак­тер. Это и из­бран­ни­че­ство лер­мон­тов­ско­го героя, и, с дру­гой сто­ро­ны, его про­гресс.

 Вставка «Но угаси сей чудный пламень»

Одним из оче­вид­ных па­ра­док­сов, осо­бен­но на фоне тра­ди­ции, ста­но­вит­ся необыч­ная трак­тов­ка Лер­мон­то­вым того, что можно было бы на­звать по­э­ти­че­ским вдох­но­ве­ни­ем. Ведь в тра­ди­ции это все­гда тема, ко­то­рая свя­за­на с бо­же­ствен­ным вдох­но­ве­ни­ем и по­ло­жи­тель­ны­ми си­ла­ми. Но вдруг у Лер­мон­то­ва твор­че­ство и по­э­зия ста­но­вят­ся си­ла­ми де­мо­ни­че­ски­ми. Вот, на­при­мер, сти­хо­тво­ре­ние 1829 года «Мо­лит­ва», об­ра­щен­ная к Богу:

Не об­ви­няй меня, все­силь­ный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли мо­гиль­ный
С ее стра­стя­ми я люблю;
За то, что редко в душу вхо­дит
Живых речей твоих струя,
За то, что в за­блуж­де­ньи бро­дит
Мой ум да­ле­ко от тебя;
За то, что лава вдох­но­ве­нья
Кло­ко­чет на груди моей;
За то, что дикие вол­не­нья
Мра­чат стек­ло моих очей;
За то, что мир зем­ной мне тесен,
К тебе ж про­ник­нуть я боюсь
И часто зву­ком греш­ных песен
Я, боже, не тебе мо­люсь. 
Но угаси сей чуд­ный пла­мень,
Все­со­жи­га­ю­щий ко­стёр,
Пре­об­ра­ти мне серд­це в ка­мень,
Оста­но­ви го­лод­ный взор;
От страш­ной жажды пес­но­пе­нья
Пус­кай, тво­рец, осво­бо­жусь,
Тогда на тес­ный путь спа­се­нья
К тебе я снова об­ра­щусь.

«Мо­лит­ва Св. Фран­цис­ка» (Ми­ке­лан­дже­ло Ме­ри­зи де Ка­ра­ва­д­жо, 1606)

Рис. 1. «Мо­лит­ва Св. Фран­цис­ка» (Ми­ке­лан­дже­ло Ме­ри­зи де Ка­ра­ва­д­жо, 1606)

 Анализ стихотворения «Не верь себе»

Тут со­вер­шен­но па­ра­док­саль­но ока­зы­ва­ет­ся со­еди­не­ние жизни, твор­че­ства, по­э­зии, вдох­но­ве­ния с де­мо­ни­че­ски­ми те­ма­ми, а вот с Богом ока­зы­ва­ет­ся свя­за­но пред­став­ле­ние о некой почти без­ду­хов­ной и ли­шен­ной жи­во­го огня жизни.

Он, с одной сто­ро­ны, жаж­дет кон­так­та с лю­дь­ми, а с дру­гой сто­ро­ны, этот кон­такт для него в его все­лен­ском су­ще­ство­ва­нии ста­но­вит­ся невоз­мож­ным. По­нят­но, что тема поэта и по­э­зии пред­по­ла­га­ет тему диа­ло­га между по­этом и его чи­та­те­ля­ми, между по­этом и лю­дь­ми. Но, по­па­дая в такую непри­выч­ную ат­мо­сфе­ру все­лен­ско­го оди­но­че­ства лер­мон­тов­ско­го пер­со­на­жа, она при­об­ре­та­ет осо­бый ко­ло­рит, осо­бое зна­че­ние.

Да­вай­те нач­нем со сти­хо­тво­ре­ния 1839 года «Не верь себе». С одной сто­ро­ны, оно про­дол­жа­ет раз­во­ра­чи­вать мо­ти­вы пуш­кин­ско­го сти­хо­тво­ре­ния «Поэт и толпа». Перед нами с одной сто­ро­ны поэт, с дру­гой – его чи­та­тель, эта самая толпа.

 Вставка «Пушкин и Лермонтов»

В сти­хо­тво­ре­нии Лер­мон­то­ва «Поэт» образ поэта со­по­став­ля­ет­ся с об­ра­зом кин­жа­ла, и это срав­не­ние от­сы­ла­ет нас к пуш­кин­ско­му твор­че­ству, к са­мо­му ре­во­лю­ци­он­но­му сти­хо­тво­ре­нию, ко­то­рое Пуш­кин на­пи­шет на юге в 1821 году, «Кин­жал». В этом сти­хо­тво­ре­нии речь идет дей­стви­тель­но о кин­жа­ле, хотя кин­жал вы­сту­па­ет в об­ра­зе по­след­не­го судьи, вос­ста­нав­ли­ва­ю­ще­го по­пран­ную неспра­вед­ли­вость. Это, по­жа­луй, един­ствен­ное пуш­кин­ское сти­хо­тво­ре­ние, где убий­ство, с мо­раль­ной точки зре­ния, по­этом ока­зы­ва­ет­ся оправ­дан­ным:

Лем­нос­ский бог тебя ско­вал
Для рук бес­смерт­ной Неме­зи­ды,
Сво­бо­ды тай­ный страж, ка­ра­ю­щий кин­жал,
По­след­ний судия по­зо­ра и обиды.
Где Зевса гром мол­чит, где дрем­лет меч за­ко­на,
Свер­ши­тель ты про­кля­тий и на­дежд,
Ты кро­ешь­ся под сенью трона,
Под блес­ком празд­нич­ных одежд.

Как ад­ский луч, как мол­ния богов,
Немое лез­вие зло­дею в очи бле­щет,

И, ози­ра­ясь, он тре­пе­щет,
Среди своих пиров.

Но Лер­мон­тов, по-сво­е­му пе­ре­ра­ба­ты­вая этот образ ка­ра­ю­ще­го кин­жа­ла, от­но­сит его в некое да­ле­кое про­шлое: ко­гда-то этот кин­жал был ору­ди­ем борь­бы, а се­год­ня он ока­зы­ва­ет­ся пред­ме­том, укра­ша­ю­щим ком­на­ту:

От­дел­кой зо­ло­той бли­ста­ет мой кин­жал;
Кли­нок на­деж­ный, без по­ро­ка;
Булат его хра­нит та­ин­ствен­ный закал 
На­сле­дье бран­но­го во­сто­ка.

На­езд­ни­ку в горах слу­жил он много лет,
Не зная платы за услу­гу;
Не по одной груди про­вел он страш­ный след
И не одну по­рвал коль­чу­гу.

……………………………………………..

Те­перь род­ных ножон, из­би­тых на войне,
Лишен героя спут­ник бед­ный,
Иг­руш­кой зо­ло­той он бле­щет на стене
Увы, бес­слав­ный и без­вред­ный!

Кин­жал

Рис. 2. Кин­жал

И нечто по­доб­ное про­изо­шло и с по­этом: ко­гда-то голос его зву­чал как ко­ло­кол «на башне ве­че­вой // Во дни тор­жеств и бед на­род­ных», а се­год­ня он утра­тил свое на­зна­че­ние. И вновь об­на­ру­жи­ва­ет­ся, что пуш­кин­ские сю­же­ты, на­при­мер про­рок, кин­жал, ко­то­рые в его по­э­зии зву­чат по­зи­тив­но и оп­ти­ми­стич­но, в лер­мон­тов­ских пе­ре­ра­бот­ках и об­ра­бот­ках при­об­ре­та­ют пес­си­ми­сти­че­ский и дра­ма­ти­че­ский ха­рак­тер: про­рок ока­зы­ва­ет­ся го­ни­мым, кин­жал пре­вра­ща­ет­ся в иг­руш­ку, поэт те­ря­ет спо­соб­ность воз­дей­ство­вать на окру­жа­ю­щий мир. И в этом смыс­ле, дей­стви­тель­но, по­лу­чи­лось так, что, од­но­вре­мен­но про­дол­жая и про­ти­во­по­став­ляя свои ре­ше­ния пуш­кин­ским, Лер­мон­тов нашел свою осо­бен­ную нишу, свое осо­бен­ное место в ис­то­рии рус­ской по­э­зии.

Но если у Пуш­ки­на жрец с одной сто­ро­ны и толпа непро­све­щен­ных с дру­гой, то един­ствен­ное, что объ­еди­ня­ет пуш­кин­ское сти­хо­тво­ре­ние и лер­мон­тов­ское, – мотив их вза­им­но­го непо­ни­ма­ния. И если у Пуш­ки­на это непо­ни­ма­ние свя­за­но с тем, что перед нами с одной сто­ро­ны жрец, а с дру­гой – толпа непро­све­щен­ных, то Лер­мон­тов кар­ди­наль­но ме­ня­ет этот диа­лог. Между по­этом и между тол­пой су­ще­ству­ет связь. Это обыч­ные люди, пе­ре­жи­ва­ю­щие обыч­ные че­ло­ве­че­ские судь­бы – тра­ги­че­ские, дра­ма­ти­че­ские. Поэт ока­зы­ва­ет­ся сво­е­го рода одним из пер­со­на­жей этой самой толпы.

 Вставка «Сила слова»

В дей­стви­тель­но­сти мы об­на­ру­жим у Лер­мон­то­ва сти­хо­тво­ре­ния, в ко­то­рых эта осо­бая сила по­э­ти­че­ско­го слова будет вы­ра­же­на осо­бен­ным по­э­ти­че­ским спо­со­бом. Прав­да, ге­ро­ем этого сти­хо­тво­ре­ния ста­но­вит­ся сам поэт. Он опи­сы­ва­ет вли­я­ние этого по­э­ти­че­ско­го слова на свою душу, и ста­но­вит­ся по­нят­но, что не на вся­ко­го че­ло­ве­ка так дей­ству­ет по­э­зия. Зато ста­но­вит­ся ясно, какое зна­че­ние и смысл при­об­ре­та­ет это по­э­ти­че­ское слово в жизни са­мо­го поэта:

Есть речи – зна­че­нье
Темно иль ни­чтож­но!
Но им без вол­не­нья
Вни­мать невоз­мож­но. 
Как полны их звуки
Безум­ством же­ла­нья!
В них слезы раз­лу­ки,
В них тре­пет сви­да­нья. 
Не встре­тит от­ве­та
Средь шума мир­с­ко­ва
Из пламя и света
Рож­ден­ное слово; 
Но в храме, средь боя
И где я ни буду,
Услы­шав, его я
Узнаю по­всю­ду. 
Не кон­чив мо­лит­вы,
На звук тот от­ве­чу,
И бро­шусь из битвы
Ему я нав­стре­чу. («Есть речи – зна­че­нье», 1840 г.)

Ав­то­граф сти­хо­тво­ре­ния «Есть речи – зна­че­нье»

Рис. 3. Ав­то­граф сти­хо­тво­ре­ния «Есть речи – зна­че­нье»

Про­бле­ма тут в дру­гом. Про­бле­ма в том, что, ока­зы­ва­ет­ся, по­э­ти­че­ское слово не может вы­ра­зить внут­рен­не­го мира са­мо­го поэта:

Не верь, не верь себе, меч­та­тель мо­ло­дой,

Как язвы бойся вдох­но­ве­нья...

Оно – тя­же­лый бред души твоей боль­ной,

Иль плен­ной мысли раз­дра­же­нье.

В нем при­зна­ка небес на­прас­но не ищи:

– То кровь кипит, то сил из­бы­ток!

Ско­рее жизнь свою в за­бо­тах ис­то­щи,

Раз­лей отрав­лен­ный на­пи­ток!

Слу­чит­ся ли тебе в за­вет­ный, чуд­ный миг

От­рыть в душе давно – без­молв­ной

Еще неве­до­мый и дев­ствен­ный род­ник,

Про­стых и слад­ких зву­ков пол­ный, –

Не вслу­ши­вай­ся в них, не пре­да­вай­ся им,

На­брось на них по­кров за­бве­нья:

Сти­хом раз­ме­рен­ным и сло­вом ле­дя­ным

Не пе­ре­дашь ты их зна­че­нья.

Здесь мы стал­ки­ва­ем­ся с уже из­вест­ной ро­ман­ти­че­ской темой, за­дан­ной ко­гда-то Жу­ков­ским («Невы­ра­зи­мое»), но в дру­гой ин­тер­пре­та­ции. Слово не может пе­ре­дать всю глу­би­ну внут­рен­ней жизни поэта, оно ли­ше­но этой силы, по край­ней мере, в этом сти­хо­тво­ре­нии. А с дру­гой сто­ро­ны, и толпе дела ни­ка­ко­го нет до пе­ре­жи­ва­ний поэта:

Какое дело нам, стра­дал ты или нет?

На что нам знать твои вол­не­нья,

На­деж­ды глу­пые пер­во­на­чаль­ных лет,

Рас­суд­ка злые со­жа­ле­нья?

На­пом­ню, в пуш­кин­ском сти­хо­тво­ре­нии все же толпа пы­та­ет­ся хоть как-то по­нять, в чем смысл песни поэта. Здесь и этого не про­ис­хо­дит. В ре­зуль­та­те воз­ни­ка­ет па­ра­док­саль­ная си­ту­а­ция. Поэт ока­зы­ва­ет­ся ча­стью толпы с одной сто­ро­ны, с дру­гой сто­ро­ны этой толпе жизнь поэта внут­рен­няя, ду­шев­ная со­вер­шен­но без­раз­лич­на и неин­те­рес­на, в то время как ее стра­да­ния могли бы быть вы­ра­же­ны по­э­ти­че­ским сло­вом, но по­э­ти­че­ское слово не в со­сто­я­нии этого сде­лать. И вновь мы стал­ки­ва­ем­ся с пол­ным непо­ни­ма­ни­ем и невоз­мож­но­стью раз­ре­шить этот кон­фликт.

 Анализ стихотворения «Пророк»

Если в сти­хо­тво­ре­нии «Не верь себе» поэт все же при­бли­жен к толпе, то, пред­по­ло­жим, в сти­хо­тво­ре­нии «Про­рок», на­пи­сан­ном в 1841 году, воз­ни­ка­ет со­всем дру­гая си­ту­а­ция. Поэт здесь явлен в об­ли­ке про­ро­ка. Само за­гла­вие этого сти­хо­тво­ре­ния за­став­ля­ет вер­нуть­ся к пуш­кин­ско­му «Про­ро­ку». На­пом­ним, что в пуш­кин­ском сти­хо­тво­ре­нии речь шла о том пре­об­ра­же­нии, ко­то­рое пе­ре­жи­ва­ет обыч­ный че­ло­век, пре­вра­ща­ясь в про­ро­ка, ко­то­рый несет божье слово. И за­вер­ша­ет­ся оно бод­рым при­зы­вом «гла­го­лом жги серд­ца людей». Лер­мон­тов­ский сюжет ри­су­ет нам тра­ги­че­ское про­дол­же­ние этой ис­то­рии. Тут пуш­кин­ский про­рок как бы от­прав­ля­ет­ся к людям для того, чтобы нести те­перь уже не че­ло­ве­че­ское, а бо­же­ствен­ное слово, но, к со­жа­ле­нию, ока­зы­ва­ет­ся лю­дь­ми не по­ня­тым:

Когда же через шум­ный град
Я про­би­ра­юсь то­роп­ли­во,
То стар­цы детям го­во­рят
С улыб­кою са­мо­лю­би­вой:
«Смот­ри­те: вот при­мер для вас!
Он горд был, не ужил­ся c нами:
Глу­пец, хотел уве­рить нас,
Что бог гла­сит его уста­ми!
Смот­ри­те ж, дети, на него:
Как он угрюм и худ и бле­ден!
Смот­ри­те, как он наг и беден,
Как пре­зи­ра­ют все его!»

Но эта от­тор­жен­ность про­ро­ка от людей, невоз­мож­ность в итоге кон­так­та его с лю­дь­ми ком­пен­си­ру­ет­ся тем, что он в со­сто­я­нии всту­пать в кон­такт со Все­лен­ной:

Завет пред­веч­но­го храня,
Мне тварь по­кор­на там зем­ная;
И звез­ды слу­ша­ют меня,
Лу­ча­ми ра­дост­но играя.

Но этот осо­бый союз про­ро­ка со Все­лен­ной со­всем не га­ран­ти­ру­ет ему кон­так­та с лю­дь­ми, а даже при­во­дит к тра­ги­че­ско­му и дра­ма­ти­че­ско­му раз­ры­ву.

 Анализ стихотворения «Поэт»

Этот мотив ненуж­но­сти про­ро­че­ско­го слова для людей у Лер­мон­то­ва воз­ни­ка­ет чуть рань­ше, еще в 1838 году, в сти­хо­тво­ре­нии, прямо на­зван­ном «Поэт», где воз­ни­ка­ет образ се­го­дняш­не­го вре­ме­ни, се­го­дняш­них людей, ко­то­рые со­вер­шен­но не нуж­да­ют­ся в этом самом слове поэта, слове про­ро­ка.

В наш век из­не­жен­ный не так ли ты, поэт,
Свое утра­тил на­зна­че­нье,
На злато про­ме­няв ту власть, котрой свет
Вни­мал в немом бла­го­го­ве­нье?
Бы­ва­ло, мер­ный звук твоих мо­гу­чих слов
Вос­пла­ме­нял бойца для битвы,
Он нужен был толпе, как чаша для пиров,
Как фи­ми­ам в часы мо­лит­вы.
Твой стих, как божий дух, но­сил­ся над тол­пой
И, отзыв мыс­лей бла­го­род­ных,
Зву­чал, как ко­ло­кол на башне ве­че­вой
Во дни тор­жеств и бед на­род­ных.

Но ску­чен нам про­стой и гор­дый твой язык,
Нас тешат блест­ки и об­ма­ны;
Как вет­хая краса, наш вет­хий мир при­вык
Мор­щи­ны пря­тать под ру­мя­ны...
Проснешь­ся ль ты опять, осме­ян­ный про­рок!
Иль ни­ко­гда, на голос мще­нья,
Из зо­ло­тых ножон не вы­рвешь свой кли­нок,
По­кры­тый ржав­чи­ной пре­зре­нья?..

Но ведь это толь­ко по­же­ла­ния, это толь­ко об­ра­ще­ние, а фак­ти­че­ски эта вы­со­кая про­ро­че­ская мис­сия ока­за­лась об­ре­чен­ной.

 Анализ стихотворения «Как часто пестрою толпою окружен»

Но в дру­гих сти­хо­тво­ре­ния все-та­ки лер­мон­тов­ский поэт пы­та­ет­ся ис­поль­зо­вать силу по­э­ти­че­ско­го слова для того, чтобы воз­дей­ство­вать на окру­жа­ю­щий мир, из­ме­нить его. И тогда он, ко­неч­но, об­ра­ща­ет­ся к тра­ди­ци­ям граж­дан­ской, де­каб­рист­ской по­э­зии. Той самой по­э­зии, ко­то­рая пы­та­лась ис­поль­зо­вать по­э­ти­че­ское слово с целью из­ме­не­ния мира. Наи­бо­лее яркое сти­хо­тво­ре­ние, ко­то­рое раз­ви­ва­ет этот ва­ри­ант ре­ше­ния темы поэта и по­э­зии, – это сти­хо­тво­ре­ние 1840 года «Как часто пест­рою тол­пою окру­жен»:

Как часто, пёст­рою тол­пою окру­жён,
Когда пе­ре­до мной, как будто бы сквозь сон,
При шуме му­зы­ки и пляс­ки,
При диком шё­по­те за­твер­жен­ных речей,
Мель­ка­ют об­ра­зы без­душ­ные людей,
При­ли­чьем стя­ну­тые маски…

Лер­мон­тов ри­су­ет образ мас­ка­ра­да (рис. 4).

Мас­ка­рад (Сомов К.А., 1930-е гг.)

Рис. 4. Мас­ка­рад (Сомов К.А., 1930-е гг.)

Мас­ка­ра­да, по­ни­ма­е­мо­го в ка­че­стве пред­став­ле­ния, где люди скры­ва­ют свои на­сто­я­щие чув­ства, свои на­сто­я­щие эмо­ции. Глядя на эту фаль­ши­вую и неесте­ствен­ную кар­ти­ну жизни людей, поэт уно­сит­ся меч­той в свое да­ле­кое дет­ство, где все раз­во­ра­чи­ва­лось иначе – на лоне при­ро­ды, есте­ствен­но, на­ту­раль­но. И, воз­вра­ща­ясь потом из мира этой самой мечты, он вдруг с ужа­сом об­на­ру­жи­ва­ет про­ти­во­есте­ствен­ность этого бала, этого мас­ка­ра­да. И за­вер­ша­ет свое сти­хо­тво­ре­ние гнев­ной ин­век­ти­вой:

Когда ж, опом­нив­шись, обман я узнаю
И шум толпы люд­ской спуг­нет мечту мою,
На празд­ник незва­ную го­стью,
О, как мне хо­чет­ся сму­тить ве­сё­лость их
И дерз­ко бро­сить им в глаза же­лез­ный стих,
Об­ли­тый го­ре­чью и зло­стью!..

 Анализ стихотворения «Дума»

И, на­ко­нец, оста­но­вим­ся на самом из­вест­ном сти­хо­тво­ре­нии Лер­мон­то­ва, где он ри­су­ет этот обоб­щен­ный образ непо­ни­ма­ю­щей его толпы в ка­че­стве об­ра­за сво­е­го по­ко­ле­ния, вклю­чая себя в это же по­ко­ле­ние. Речь идет о сти­хо­тво­ре­нии «Дума», на­пи­сан­ном в 1838 году:

Пе­чаль­но я гляжу на наше по­ко­ле­нье!
Его гря­ду­щее – иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бре­ме­нем по­зна­нья и со­мне­нья,
В без­дей­ствии со­ста­рит­ся оно.

Тол­пой угрю­мою и скоро по­за­бы­той
Над миром мы прой­дем без шума и следа,
Не бро­сив­ши векам ни мысли пло­до­ви­той,
Ни ге­ни­ем на­ча­то­го труда.
И прах наш, с стро­го­стью судьи и граж­да­ни­на,
По­то­мок оскор­бит пре­зри­тель­ным сти­хом,
На­смеш­кой горь­кою об­ма­ну­то­го сына
Над про­мо­тав­шим­ся отцом.

Если в сти­хо­тво­ре­нии «Не верь себе» Лер­мон­тов сбли­жа­ет поэта и че­ло­ве­ка из толпы, то в «Думе» он тоже сбли­жа­ет себя с по­ко­ле­ни­ем, но образ этого по­ко­ле­ния ока­зы­ва­ет­ся здесь крайне тра­ги­че­ским. От него ни­че­го не оста­ет­ся, «ни мысли пло­до­ви­той, ни ге­ни­ем на­ча­то­го труда». Но ведь это неправ­да. Как ми­ни­мум, от этого по­ко­ле­ния оста­нет­ся по­э­зия Лер­мон­то­ва. В этой думе па­ра­док­саль­ным спо­со­бом Лер­мон­тов со­зда­ет тот самый труд, ту самую пло­до­ви­тую мысль, ко­то­рая, в конце кон­цов, обер­нет­ся неким свое­об­раз­ным по­э­ти­че­ским па­мят­ни­ком этому са­мо­му по­ко­ле­нию.

Па­мят­ник Лер­мон­то­ву в Тар­ха­нах

Рис. 5. Па­мят­ник Лер­мон­то­ву в Тар­ха­нах

Вопросы к конспектам

Са­мо­сто­я­тель­но най­ди­те и про­ана­ли­зи­руй­те образ по­э­зии в ли­ри­ке Лер­мон­то­ва.

Про­ана­ли­зи­руй­те сти­хо­тво­ре­ния Лер­мон­то­ва («Не верь себе», «Про­рок», «Поэт», «Как часто пест­рою тол­пою окру­жен», «Дума», «Мо­лит­ва», «Есть речи – зна­че­нье») с точки зре­ния их об­раз­но­сти.

* Со­ставь­те срав­ни­тель­ную ха­рак­те­ри­сти­ку об­ра­зов поэта и по­э­зии в твор­че­стве Лер­мон­то­ва и Пуш­ки­на на ос­но­ве про­ана­ли­зи­ро­ван­ных про­из­ве­де­ний.

Последнее изменение: Четверг, 22 Июнь 2017, 15:18