Основные мотивы поэзии Лермонтова
1. Общая характеристика творчества Лермонтова
Можно сказать, что творчество Лермонтова (рис. 1),
Рис. 1. М.Ю. Лермонтов
разворачивающееся уже в 30-е гг. XIX в., опирается на традиции раннего русского романтизма, о котором мы уже говорили, и доводит его до классической вершины, являясь одновременно и завершением этой романтической традиции. Поэтому можно сопоставить и сравнить творчество ранних романтиков с тем образом художественного мира, который мелькает в поэзии Лермонтова. Говоря о творчестве Жуковского, Батюшкова, Рылеева, мы с вами обнаружили, что у всех этих поэтов возникает так называемый романтический конфликт – конфликт личности с окружающим миром. Поэты пытаются тем или иным способом этот конфликт разрешить. Батюшков, например, создает образ своего поэта, своего лирического героя, который разрешает этот конфликт с миром, уходя в мир мечты, мир воображения, мир творчества.
«Мечта у Лермонтова»
И если в поэзии Батюшкова (рис. 2)
Рис. 2. К.Н. Батюшков
его муза действительно оборачивается мечтой, как той особенной способностью поэта преображать окружающий мир, наполняя его смыслом, гармонией, радостью, счастьем, – и в этом видится одно из открытий батюшковской романтической поэзии, то у Лермонтова эта самая мечта обернется демоническим соблазном и обманом:
И гордый демон не отстанет, Пока живу я, от меня И ум мой озарять он станет Лучем чудесного огня; Покажет образ совершенства И вдруг отнимет навсегда И, дав предчувствия блаженства, Не даст мне счастья никогда. («Мой демон»)
Стало быть, лермонтовский герой никогда не сможет обрести искомого покоя, счастья, гармонии.
Герой Жуковского пытается вообще выйти за границы земного мира в сторону мира небесного, за грань обычного человеческого существования и там обрести умиротворение, вечность, покой.
«Лермонтов и Жуковский»
Рис. 3. В.А. Жуковский
Жуковский (рис. 3), как минимум, находил возможность обрести успокоение, гармонию, внутреннее спокойствие через надежду на то, что после смерти там, на небесах, все земные противоречия сгладятся, все несчастные земные судьбы обретут, наконец, свое завершение и райское существование, что давало надежду на посмертное будущее. Сравним с тем, что получилось у Лермонтова:
Они любили друг друга так долго и нежно, С тоской глубокою и страстью безумно-мятежной! Но, как враги, избегали признанья и встречи, И были пусты и хладны их краткие речи. Они расстались в безмолвном и гордом страданье, И милый образ во сне лишь порою видали. И смерть пришла: наступило за гробом свиданье... Но в мире новом друг друга они не узнали. («Они любили друг друга…»)
Это удивительное стихотворение, создающее образ невозможного счастья ни на земле, ни на небесах, а стало быть, лермонтовский герой действительно обрести успокоение не может.
У Рылеева попытка разрешить его конфликт с миром оборачивается идеей и мыслью об изменении самого этого мира. На этом фоне позиция лермонтовского героя выглядит оригинальной и необычной.
«Лермонтов и Рылеев»
Поэт в поэтическом мире Рылеева (рис. 4)
Рис. 4. К.Ф. Рылеев
воскрешает традиции гражданской поэзии XVIII века: традиции оды, сатиры и традицию, связанную с классицистической просветительской убежденностью в то, что словом можно исправить окружающий нас мир. С одной стороны, отчасти эта традиция будет продолжена Лермонтовым, но с другой стороны, она приобретает свое неожиданное звучание:
В наш век изнеженный не так ли ты, поэт, Свое утратил назначенье, На злато променяв ту власть, которой свет Внимал в немом благоговенье?
………
Но скучен нам простой и гордый твой язык, Нас тешат блестки и обманы; Как ветхая краса, наш ветхий мир привык Морщины прятать под румяны... («Поэт»)
Сегодняшний мир не нуждается в поэте и в его пророческом, гражданском слове.
Его конфликт абсолютен. Он конфликтует не только с миром, не только с миропорядком, не только со Вселенной, но и с Богом как творцом этого несправедливого мира. Отсюда одна из важнейших тем лермонтовского творчества – тема демона, персонажа, который сопротивляется не только Богу, а и сотворенному этим Богом миру. Парадоксально, но этот же лермонтовский герой пытается обрести или найти гармонию, счастье в этом же мире, созданном отвергаемым им Богом, пытается с такой же жаждой и, наконец, одновременно понимает невозможность обрести земное в небесном, а небесное – в земном. Единственным способом разрешить все эти логически несообразные вещи становится только поэтический язык. Это все как раз предопределяет особенности лермонтовской поэзии. Обратимся к некоторым лермонтовским стихотворениям и посмотрим, как поэт разрешает эти логически несовместимые друг с другом вещи.
2. Анализ стихотворения «Парус»
Одно из них принадлежит к раннему периоду творчества Лермонтова. Это знаменитое стихотворение «Парус», написанное в 1832 году (рис. 5).
Рис. 5. Автограф стихотворения «Парус»
Оно являет собою как бы пейзажное стихотворение и действительно выстраивается как описание как минимум трех пейзажей, которые разворачиваются в трех строфах этого стихотворения. А с другой стороны, всякий раз пейзажная зарисовка сопровождается различными размышлениями лирического героя. Вот сначала возникает такая пейзажная картинка спокойного моря, вдалеке белеет парус:
Белеет парус одинокой В тумане моря голубом!..
с последующими вопросами:
Что ищет он в стране далекой? Что кинул он в краю родном?..
В данном случае, поскольку непонятно, что он кинул и что он оставил, проблемой тут становится неясность того, в какую сторону движется парус. Возвращается ли в родные края? Или, напротив, покидает родную страну, отправляясь куда-то в дальние страны? Но очевидно, что для самого образа движения самым важным становится мотив пути, мотив скитания, мотив отсутствия пристани, куда бы ни двигался этот парус. Он схвачен в момент движения.
«Эволюция творчества»
Когда мы говорили об основных периодах творчества Пушкина (рис. 6),
Рис. 6. А.С. Пушкин
то обратили внимание на то, что эту периодизацию создал сам Пушкин. Для него принципиально важно было изменение его муз. С этой точки зрения, творческий путь Лермонтова, или творческий облик лермонтовской музы, в меньшей степени требует разговора об эволюции, о развитии, о периодах творчества. Потому что даже жизненный путь Лермонтова оказался почти на 10 лет короче, чем творческий путь Пушкина. Многие мотивы, которые звучат в его юношеской лирике, продолжают разрабатываться на протяжении всей его короткой творческой жизни. Поэтому можно представить себе развитие Лермонтова как некое углубление и развитие близких и важных для него мотивов и образов. Примером тому может оказаться образ демона (рис. 7), который возникает и в ранней поэзии Лермонтова, и свое завершение получает в последние годы его жизни в последней редакции поэмы «Демон» (всего редакций было восемь).
Рис. 7. Демон (М.А. Врубель, 1899)
Но с другой стороны, можно обнаружить определенного рода этапы, границы, моменты, которые дают возможность говорить о раннем Лермонтове и позднем Лермонтове. Этой границей оказывается 1837 год, связанный со смертью Пушкина и знаменитым стихотворением «Смерть поэта» (рис. 8):
Погиб поэт! – невольник чести –
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде... и убит!
Рис. 8. Автограф стихотворения «Смерть поэта»
Причем в данном случае речь идет не о том, что Лермонтов написал столь удивительно глубокие стихи, посвященные смерти Пушкина, а о том, что до 1837 года Лермонтов как поэт был никому не известен. Все, что Лермонтов писал до 1837 года, писалось в стол и не публиковалось. И только после 1837 года Лермонтов становится известен. Он начинает выстраивать себя, он начинает выстраивать свой поэтический образ, вступая в некий диалог с реальными читателями, людьми, поколением и за короткий промежуток времени (1837–1841) сумев создать вокруг себя образ поэта своего времени. Поэтому важно, что ранний и поздний Лермонтов по-разному реагирует на окружающий мир. Также можно обнаружить, что в позднем творчестве речь идет о конце 1830-х гг. Безусловно, меняется звучание центральной демонической темы в лермонтовском творчестве. Естественно, что фигура демона остается важной и значительной, но в стихотворениях этот мотив начинает приобретать более человеческий вид: это теперь не вселенское отвержение всего мира, а переживание несовершенства бытия, что звучит более спокойно и человечно. А с другой стороны, возникают персонажи, которые вырисовываются Лермонтовым как люди, которые не переживают такого страшного неприятия мира. Это простые люди, живущие обычной жизнью. Поэтому можно говорить о некотором изменении, некой эволюции Лермонтова то романтизма к реалистическим находкам, к поэтике, приближающей нас к эстетике и художественной логике реалистического искусства и сближающей лермонтовскую эволюцию с эволюцией его учителя А.С. Пушкина.
Понятно, что это один из центральных мотивов творчества Лермонтова, который мы обнаружим и в романах, в судьбе Печорина, который оказывается образом некого странника. Мы заметим его в поэме «Мцыри» (рис. 9), как попытку вернуться из страны изгнания на родину.
Рис. 9. Автограф поэмы «Мцыри»
Вторая строфа рисует нам совсем другую пейзажную картину. Это буря:
Играют волны – ветер свищет, И мачта гнется и скрыпит...
сопровождающаяся далее опять серией вопросов:
Увы! он счастия не ищет И не от счастия бежит!
Тут становится все гораздо более любопытно. Во-первых, не понятно, что ищет тот самый парус. Потому как всякий обычный человек ищет счастья, а он и счастья не ищет, и не от него бежит. Единственной возможностью хоть как-то логически понять этот мотив становится идея того, что парус ищет, по крайней мере, не то, что обычно люди подразумевают под счастьем. Он ищет чего-то иного. Причем это иное не формулируется никак, остается загадкой. Разгадка обнаруживается в третьей строфе, опять начинающейся пейзажем. И он уж совсем особенный. Это не просто покой, а это вселенская гармония:
Под ним струя светлей лазури, Над ним луч солнца золотой...
Это парус находится как будто бы уже не на земле. Действительно, небо отражается в море и кажется, будто мы уже в облаках, рядом с солнцем, двигаться дальше некуда. Однако:
А он, мятежный, просит бури, Как будто в бурях есть покой!
Опять возникает логически несообразная ситуация, при которой мы уже переживали бурю во второй строфе, мы переживали покой в третьей, и выясняется, что всякий раз нашему парусу необходимо нечто иное. Всякий раз, обретая что-то, будучи дома, он жаждет отправляться в странствия. Будучи в странствиях, он жаждет возвращения домой. То, что ему кажется счастьем, на деле оказывается не тем, что он искал. Пребывая в покое, он жаждет бури, во время бури он жаждет покоя. Единственным объяснением этому странному противоречию становится некий символический образ, который возникает в этом стихотворении: образ человеческой судьбы, судьбы лирического героя, которая вырисовывается в качестве образа бесконечного пути, не могущего быть оконченным. Это путь в никуда, это путь бесконечности. Но зато эта жажда обретения одновременно фиксируется здесь жаждой, или попыткой, найти ту самую гармонию. Но всякий раз, находя ее, герой в ней разочаровывается.
3. Анализ стихотворения «Когда волнуется желтеющая нива»
В редких, почти исключительных случаях, в поэзии Лермонтова возникает картина вот такой мировой гармонии героя с миром. В данном случае имеется в виду стихотворение, написанное в 1837 году, «Когда волнуется желтеющая нива» (рис. 10), в котором все выстраивается удивительным образом.
Рис. 10. Автограф стихотворения «Когда волнуется желтеющая нива»
Перед нами четыре строфы, три из которых представляют собой сложноподчиненные предложения, которые с точки зрения русского языка надо было бы назвать придаточными условия:
Когда волнуется желтеющая нива;
Когда росой обрызганный душистой;
Когда студеный ключ играет по оврагу, –
Тогда смиряется души моей тревога, Тогда расходятся морщины на челе, – И счастье я могу постигнуть на земле, И в небесах я вижу бога.
Казалось бы, такая внешняя композиция стихотворения как раз построена таким образом, чтобы доказать возможность особого переживания себя в мире, когда вы готовы принять и божье творение, и самого бога. Это, по большому счету, противоречит творческой демонической установке Лермонтова. Давайте внимательнее присмотримся к этим самым условиям:
Когда волнуется желтеющая нива, И свежий лес шумит при звуке ветерка, И прячется в саду малиновая слива Под тенью сладостной зеленого листка; Когда росой обрызганный душистой, Румяным вечером иль утра в час златой, Из-под куста мне ландыш серебристый Приветливо кивает головой…
Обратим внимание на странность этого пейзажа. С одной стороны, желтеющая нива, с другой – малиновая слива, с третьей стороны – ландыш серебристый. Ландыш цветет все же весной, желтеющая нива возникает обыкновенно летом, а сливы чаще всего поспевают осенью. При единовременном прочтении возникает некая пейзажная картинка, и кажется, что все в порядке. А когда мы начинаем приглядываться, замечаем, что такого пейзажа быть не может, одновременно это все не может сосуществовать, только если это не сказка Маршака (рис. 11) про двенадцать месяцев.
Рис. 11. С.Я. Маршак
Итак, эта ситуация в жизни невозможна. И дальнейшее только подтверждает данные алогичные соединения этого стихотворения:
Когда студеный ключ играет по оврагу И, погружая мысль в какой-то смутный сон…
Спрашивается, для того чтобы увидеть бога, вам нужно смотреть на божье творение, как предполагалось в первых двух частях, где специально подчеркивались живописные, выразительные эпитеты «желтеющая нива», «малиновая слива», « тень сладостно зеленого листка», «румяным вечером иль утра в час златой». А тут выясняется, что мы должны отвернуться от мира, заснуть, не видеть его. И этот самый ключ:
Лепечет мне таинственную сагу Про мирный край, откуда мчится он…
Если сказка о том, что где-то существует край, погруженный в мир, выглядит именно сказкой, то место, где находитесь вы – это место, где о мире только мечтают, где он вырисовывается как сказка. И тогда финал этого стихотворения прочитывается как абсолютная романтическая ирония. Слова нужно воспринимать в противоположном смысле:
Никогда не смирится души моей тревога, Никогда не разойдутся морщины на челе,— И никогда я счастья не постигну на земле, И никогда я не увижу бога.
Зачем Лермонтову понадобилась такая сложная конструкция при видимой простоте всего стихотворения? Объяснение есть. Потому что его можно найти в желании лермонтовского героя почувствовать бога на земле, пережить счастье на земле, глядя на эту «желтеющую ниву», «малиновую сливу», «ландыш серебристый». Но, к сожалению, он понимает, что обрести это невозможно. Этот сложный комплекс противоречивых эмоций и идей соединен в этом блестящем и, казалось бы, совсем понятном стихотворении.
4. Анализ стихотворения «Выхожу один я на дорогу»
И, наконец, обратимся к третьему шедевру Лермонтова, позднему. К стихотворению «Выхожу один я на дорогу», написанному в 1841 году, где вновь возникает мотив дороги, мотив пути, причем уходящего в никуда. С другой стороны, в стихотворении присутствует образ Вселенной, образ мира, удивительный по-своему:
Выхожу один я на дорогу; Сквозь туман кремнистый путь блестит; Ночь тиха. Пустыня внемлет богу, И звезда с звездою говорит.
Пустыня разговаривает с богом, звезда разговаривает со звездою. Весь мир погружен в некий молчаливый диалог. И поэтому:
В небесах торжественно и чудно! Спит земля в сияньи голубом...
Откуда Лермонтов увидел эту землю, сияющую голубым светом? Ведь только спустя более ста лет Гагарин (рис. 12)
Рис. 12. Ю.А. Гагарин
смог это сделать. Тут любопытно, что персонаж взмывает в небеса и обретает некие вселенские взгляды на мир, тем самым давая и масштаб всему стихотворению. Речь идет о мироздании. В нем все блестяще, торжественно и чудно, только в нем нет места человеку.
Что же мне так больно и так трудно? Жду ль чего? жалею ли о чём?
У лермонтовского персонажа путь в никуда:
Уж не жду от жизни ничего я, И не жаль мне прошлого ничуть; Я ищу свободы и покоя!
Тоже значительная лермонтовская тема, потому что это желание обрести себя в буре нам известно по лермонтовскому «Парусу». Но эта свобода тут же соединяется не только с бурей, но и с покоем, гармонией.
Я б хотел забыться и заснуть!
Потому что в этом мире, в этой вселенной нет места лермонтовскому герою. Он его находит в этом странном состоянии, которое будет описано чуть ниже:
Но не тем холодным сном могилы... Я б желал навеки так заснуть, Чтоб в груди дремали жизни силы, Чтоб дыша вздымалась тихо грудь; Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея, Про любовь мне сладкий голос пел, Надо мной чтоб вечно зеленея Тёмный дуб склонялся и шумел.
Где разворачивается это пространство? В каком месте, наконец, обретает свободу и покой лермонтовский герой? Полусон – полуявь, полужизнь – полусмерть. Однако в этой полусмерти обнаруживаются образы, связанные с жизнью: про любовь поет голос сладкий вся ночь и весь день, темный дуб склоняется и шумит, но в каком месте обретает эту странную гармонию лермонтовский герой, так и остается неясно. Такая попытка Лермонтова передать безусловное желание героя обрести в земной жизни свой воплощенный идеал с одновременным ощущением невозможности это сделать приводит к тому, что возникают такие удивительные образы, которые соединяют в себе одновременно диаметрально противоположные, с логической точки зрения, мотивы, которые при этом Лермонтов как поэт умудряется облачить не только в понятные, не только в очевидные, но и в такие простые и ясные художественные образы.