Поэзия русского романтизма. В.А. Жуковский
1. Анализ стихотворения «Певец»
Рис. 1. В.А. Жуковский
Начнем с «Певца», потому что на этом стихотворении удобнее всего показать своеобразие образа поэта, который возникает в творчестве Жуковского. Но сразу обнаружим странность, потому что речь идет не о певце, а все начинается с разговора о его могиле. Певец умер молодым (кстати, речь идет о друге детства Жуковского Андрее Тургеневе, который умер от чахотки в юношеском возрасте). Но не нужно воспринимать историю в ее подлинном виде. Перед нами символическое и метафорическое обозначение невозможности поэту-певцу жить в реальном мире. Единственным выходом из этой невозможности становится его ранняя смерть. Само описание могилы певца, сама тема смерти в этом стихотворении развивается динамически. Вначале она возникает в качестве печальной и грустной:
В тени дерев, над чистыми водами
Дерновый холм вы видите ль, друзья?
Чуть слышно там плескает в брег струя;
Чуть ветерок там дышит меж листами;
На ветвях лира и венец...
Увы! друзья, сей холм – могила;
Здесь прах певца земля сокрыла;
Бедный певец!
Затем вдруг эта самая печальная могила оборачивается желанным сном могилы, и тогда становится понятным, что смерть для певца оказалась желанной, она оказалась единственным выходом, из его печальной жизни, которая описана чуть ниже:
Он дружбу пел, дав другу нежну руку,
–Но верный друг во цвете лет угас;
Он пел любовь – но был печален глас;
Увы! он знал любви одну лишь муку;
Теперь всему, всему конец;
Твоя душа покой вкусила;
Ты спишь; тиха твоя могила,
Бедный певец!
И становится понятным, что самых важных и значительных ценностей в жизни: дружба, любовь, поэзия – уже не существует. Друга нет, от любви осталась только мука. Единственный ход, который остается, это смерть, которая оборачивается долгожданным покоем.
В этом смысле Жуковский со свойственной раннему романтизму философским отношением к делу создает образ певца как некого странника в земной жизни, цель которой не земное существование, а небесное. И, в конце концов, автор даст слово этому певцу, который пропоет свою прощальную песнь и объяснит, в чем трагедия его существования:
Здесь, у ручья, вечернею порою
Прощальну песнь он заунывно пел:
«О красный мир, где я вотще расцвел;
Прости навек; с обманутой душою
Я счастья ждал – мечтам конец;
Погибло все, умолкни, лира;
Скорей, скорей в обитель мира,
Бедный певец!
Что жизнь, когда в ней нет очарованья?
Блаженство знать, к нему лететь душой,
Но пропасть зреть меж ним и меж собой;
Желать всяк час и трепетать желанья...
О пристань горестных сердец,
Могила, верный путь к покою,
Когда же будет взят тобою
Бедный певец?»
Только под финал стихотворения выясняется, что певец живет неземными идеалами: «Блаженство знать, к нему лететь душой» – но всякий раз обнаруживать невозможность достижения этого блаженства. Как напишет Жуковский в другом стихотворении «Путешественник», его герой ищет все небесное в земном, желая приобрести нечто такое, что в человеческом существовании невозможно. Перед нами возникает метафизический конфликт: недостижимый небесный идеал, к которому устремляется певец и никогда не может его найти, от чего тема смерти оборачивается здесь положительным звучанием: единственно возможным успокоением и покоем. Более того, этот певец молодой, но это хорошо, потому что его жизнь оказалась не исполнена совокупностью всех земных страданий. Кроме того, в стихотворении можно заметить и ярко выраженный описательный, пейзажный момент, не зря же Жуковский вошел в историю русской поэзии, русского романтизма как блестящий пейзажист, создав особый вариант этого пейзажа. Это не просто описание картины, это то, что называют «пейзажем души», когда одновременно этот пейзаж оказывается выражением внутренних переживаний лирического героя.
2. Анализ элегии «Славянка»
Наверное, одним из самых удивительных произведений Жуковского станет его знаменитая пейзажная элегия «Славянка». В действительности, Славянка – это река,
Рис. 2. Река Славянка
протекающая в Павловске, императорской резиденции. С внешней точки зрения «Славянка» выстраивается как описание прогулки лирического героя по берегу реки, рисуя одновременно открывающиеся перед ним картины. Большую часть элегии составляет развернутое пейзажное вступление. Казалось бы, как можно было бы сделать статичны описательный пейзаж предметом лирического переживания и поэтического изображения? И Жуковский находит удивительный ход: перед нами – уникальный в истории русской поэзии пейзаж. Он, действительно, дает не статическую картинку, а разворачивается в процессе прогулки героя. Картинки меняются, а с ними изменяется и временная характеристика этого пейзажа. Он начинает свое путешествие днем, продолжает вечером и завершает его ночью. Поэтому вначале этот пейзаж залит солнечным светом, потом постепенно он погружается в красные лучи закатного солнца, сменяющимся ночью, потом появлением луны и наступающей тьмы. Таким образом, пейзаж представлен в динамике, с изменением и освещения, и картин, для того чтобы в финале элегии обнаружить самое важное и значительное, к чему вел нас поэт:
Я на брегу один... окрестность вся молчит...
Как привидение, в тумане предо мною
Семья младых берез недвижимо стоит
Над усыпленною водою.
Вхожу с волнением под их священный кров;
Мой слух в сей тишине приветный голос слышит;
Как бы эфирное там веет меж листов,
Как бы невидимое дышит…
Вдруг неожиданно возникает намек на то, что наш поэт не один, кто-то здесь еще присутствует. Далее Жуковский пытается поэтически передать это ощущение присутствия некой другой души.
Как бы сокрытая под юных древ корой,
С сей очарованной мешаясь тишиною,
Душа незримая подъемлет голос свой
С моей беседовать душою.
И вот то, что принято называть олицетворением природы, здесь оказывается сюжетом стихотворения. В этой природе вдруг обнаруживается ожившая душа. Более того, Жуковский пытается поэтически передать портрет этой возникающей души:
И некто урне сей безмолвный приседит;
И, мнится, на меня вперил он темны очи;
Без образа лицо, и зрак туманный слит
С туманным мраком полуночи.
Сегодня, благодаря кинематографическим эффектам, мы можем представить такого рода картину: перед нами вроде кто-то есть, но он невидимый, как бестелесное приведение. Но важным тут становится не это, а то обстоятельство, что в ответ на явление этого призрака в душе поэта происходит нечто:
Смотрю... и, мнится, все, что было жертвой лет,
Опять в видении прекрасном воскресает;
И все, что жизнь сулит, и все, чего в ней нет,
С надеждой к сердцу прилетает.
Все лучшее, что было когда-то пережито, вместе с появлением этого призрака вдруг неожиданно воскресает в нем:
Но где он?.. Скрылось все... лишь только в тишине
Как бы знакомое мне слышится призванье,
Как будто Гений путь указывает мне
На неизвестное свиданье.
Образ этого призрака развивается: сначала как будто это живые деревья, «как бы эфирное там веет меж листов», потом это «душа незримая подъемлет голос свой», наконец, вдруг он оборачивается гением. Это значительная тема в поэзии Жуковского, которую он разовьет чуть позже, знакомый нам скорей по Пушкину
Рис. 3. А.С. Пушкин
«гений чистой красоты». Это образ Жуковского, который впервые тут возникает, как некое видение с небес, которое открывает небесную сферу для нашего лирического героя, поэта, и одновременно открывает нам неведомую грань жизни, потому что выводит нас за рамки земного существования. Но и это не конец. Эта душа, этот гений в конце стихотворения определится во внятных формах, потому что перед нами возникнет ангел:
И ангел от земли в сиянье предо мной
Взлетает; на лице величие смиренья;
Взор к небу устремлен; над юною главой
Горит звезда преображенья.
Помедли улетать, прекрасный сын небес;
Младая Жизнь в слезах простерта пред тобою...
Но где я?.. Все вокруг молчит... призрак исчез,
И небеса покрыты мглою.
Одна лишь смутная мечта в душе моей:
Как будто мир земной в ничто преобратился;
Как будто та страна знакомей стала ей,
Куда сей чистый ангел скрылся.
И только в конце становится понятно, что то блестящее описание природы с ее изменениями от дня к закату, к ночи было не просто самостоятельным открытием Жуковского, а стало попыткой изобразить некое истончение материального мира, его исчезновение, когда вдруг граница между миром земным и небесным действительно стерлась. И наш лирический герой, поэт, оказался вблизи той небесной страны, куда ход обычному человеку невозможен. Тогда становиться ясно, что устремленность поэта за пределы земли, в сторону вечных ценностей, является осуществившейся. Поскольку эта ситуация возникает как некая потребность нашего поэта с его особо обостренною душой, с его стремлением к тому, чтобы выйти за рамки земной жизни и почувствовать проявление небесной. Только в этом случае он в ответ получает возможность узреть некие знаки, которые приоткрывают ему существование иной реальности, иного мира.
3. Анализ элегического отрывка «Невыразимое»
И, наконец, элегия «Невыразимое», оказавшаяся своего рода манифестом поэзии Жуковского. С одной стороны, она ставит тему и проблему выразимости или невыразимости природы через поэтическое слово. А с другой стороны, Жуковский стремится не только к тому, чтобы изобразить в своей поэзии природу:
Что наш язык земной пред дивною природой?
С какой небрежною и легкою свободой
Она рассыпала повсюду красоту
И разновидное с единством согласила!
Но где, какая кисть ее изобразила?
Едва-едва одну ее черту
С усилием поймать удастся вдохновенью...
Но льзя ли в мертвое живое передать?
Кто мог создание в словах пересоздать?
Невыразимое подвластно ль выраженью?..
В этом место художник вдруг оказывается почти приравнен к божеству: как творец сотворяет мир, так и художник создает аналогичный художественный. И понятно, что эта параллель, с одной стороны, очень возвышенная и значительная, а с другой стороны, не в пользу художника. Потому что выступить в качестве творца, Бога он не в состоянии. Но Жуковского волнует не это, а то невыразимое, которое чуть дальше будет объяснено как некое особенное понимание переживания природы. И следующий фрагмент оказывается в некотором смысле сжатой символической миниатюрой предшествующей элегии «Славянка». Вновь возникнет яркий пейзаж заката, в котором земная жизнь преображается:
Святые таинства, лишь сердце знает вас.
Не часто ли в величественный час
Вечернего земли преображенья –
Когда душа смятенная полна
Пророчеством великого виденья
И в беспредельное унесена, –
Спирается в груди болезненное чувство,
Хотим прекрасное в полете удержать,
Ненареченному хотим названье дать –
И обессиленно безмолвствует искусство?
Жуковский завершает все вопросом, потому что дальше возникает не совсем очевидный поэтический ответ:
Что видимо очам – сей пламень облаков,
По небу тихому летящих,
Сие дрожанье вод блестящих,
Сии картины берегов
В пожаре пышного заката –
Сии столь яркие черты –
Легко их ловит мысль крылата,
И есть слова для их блестящей красоты.
И действительно, Жуковский их находит, но он движется дальше. Ему надо изобразить не то, что «видимо очам», а то, что скрыто за видимостью.
Но то, что слито с сей блестящей красотою, –
Сие столь смутное, волнующее нас,
Сей внемлемый одной душою
Обворожающего глас…
А дальше он хочет передать то самое невыразимое. И если до этого времени данный отрывок выстраивался более-менее внятно, то финал его выглядит алогичным, потому что слов нет, но поэт пытается их найти:
Сие к далекому стремленье,
Сей миновавшего привет
(Как прилетевшее внезапно дуновенье
От луга родины, где был когда-то цвет,
Святая молодость, где жило упованье),
Сие шепнувшее душе воспоминанье
О милом радостном и скорбном старины,
Сия сходящая святыня с вышины,
Сие присутствие создателя в созданье –
Какой для них язык?..
Горе душа летит,
Все необъятное в единый вздох теснится,
И лишь молчание понятно говорит.
Договорились, в том смысле, что поэт не находит слов для выражений, и молчание оказывается единственной формой для выражения этого поэтического. Потому что мы вновь столкнемся с тем, что и у Жуковского поэт – это необязательно стихотворец, а это, в первую очередь, человек, особым образом чувствующий мир. Более того, в поэзии Жуковского это особенное чувство не конкретизируется, потому что речь идет о таком восприятии земной жизни, когда лирический герой поэзии Жуковского пытается выйти за его пределы. И, собственно, прекрасным он назовет то самое ощущение неземного, которое изредка в уникальные моменты человеческой жизни приоткрывается и становится внятным. В этом смысле, Жуковский создает особую модель романтического двоемирия. Его мир расколот на две части: на мир земной и мир небесный. А вот роль и значение поэта сводится к тому, чтобы не только иметь способность улавливать эти движения свыше, но и поэтически зафиксировать и преодолеть это самое невыразимое. И Жуковский пытается это сделать. Этот отрывок называется фрагментом именно потому, что обнаруживает границы поэтического слова. Мы не можем весь мир воплотить в небольшом художественном произведении, но в небольшом художественном фрагменте, понимая эту невозможность, мы можем хотя бы намекнуть на это самое бесконечное, на то, что обычный человеческий язык выразить не может.
Таким образом, в поэзии Жуковского формируется особое представление о поэте, о способностях поэтического слова, особая идея романтического двоемирия, томление по поиску небесного идеала и невозможности его обретения. И в этом смысле, действительно, Жуковский одарил русскую поэзию самым замечательным ее свойством: бесконечному стремлению к совершенству, к недостижимому идеалу, которое станет характерной чертой и поэзии Фета,
Рис. 4. А.А. Фет
и поэзии Блока.
Рис. 5. А.А. Блок