Баллада В. А. Жуковского «Кубок».Благородство и жестокость героев баллады
Жуковский и баллады
Баллада – это лиро-эпическое произведение, то есть рассказ, изложенный в поэтической форме, исторического, мифического или героического характера. Сюжет баллады обычно заимствуется из фольклора. Баллады часто кладутся на музыку.
Баллады – это визитная карточка Жуковского (рис. 1), хотя он писал много, в том числе и довольно большие, объёмные тексты. Но баллада – отдельные драматические стихотворения с резким, крутым, будоражащим сюжетом – это основное, чем он памятен нам сейчас.
Рис. 1. В.А. Жуковский. Художник О. А. Кипренский
Пушкин в стихах его так и называл – «балладник мой»:
Прости, балладник мой,
Белёва мирный житель!
Да будет Феб с тобой,
Наш давний покровитель!
Ты счастлив средь полей
И в хижине укромной.
Как юный соловей
В прохладе рощи тёмной…
А.С. Пушкин (рис. 2)
Рис. 2. А.С. Пушкин
Жуковский стал балладником, потому что был романтиком.
Жанр баллады вошёл в обиход в конце XVIII – нач. XIX веков у романтических поэтов, в первую очередь у немцев и англичан. Жуковский прекрасно знал эти языки и охотно с них переводил. Таким образом, он перевёл большое количество баллад.
Перевод «Одиссеи»
Василий Жуковский был тесно связан с Германией в течение своей жизни, хотя за границей первый раз он оказался довольно поздно, ему было лет 40. Но немецкий язык он знал хорошо с детства. Он много переводил и хорошо знал немецкую культуру. Этот его интерес постепенно стал частью его судьбы.
У Жуковского был друг – художник Евграф Рейтерн (рис. 3).
Рис. 3. Евграф Рейтерн
Это был русско-немецкий художник, немец по происхождению, который жил и в России, и в Германии. Он потерял правую руку в войне с Наполеоном в Лейпцигском сражении, будучи в составе русской армии. После этого он стал одноруким художником, левой рукой он создавал картины.
Рейтерн – довольно крупная фигура в художественной жизни Германии того времени. Он был одновременно другом русских художников и поэтов и очень близким другом Жуковского.
Жуковский женился на старшей дочери Рейтерна Елизавете Рейтерн и после этого переехал в Германию. Слабое здоровье его жены требовало спокойной, размеренной жизни.
В Германии Жуковский совершает свой самый грандиозный и самый важные труд. Он переводит на русский язык «Одиссею» – знаменитую эпическую поэму Гомера (рис. 4).
Рис. 4. Жан-Батист-Огюст Лелуар «Апофеоз Гомера»
Очень интересно, как был сделан этот перевод. Дело в том, что Жуковский не знал древнегреческого языка, поэтому «Одиссею» он переводил с немецкого. Сделал он это с помощью подстрочника.
Подстрочник – подстрочный, буквальный перевод какого-нибудь текста.
Человек, знающий язык, берёт какое-то произведение на этом языке и не делает художественный перевод, но даёт значение каждого слова на другом языке.
То есть немецкий профессор, знаток греческой античности, сделал подстрочник для Жуковского. Для каждого слова «Одиссеи» нашёл немецкий эквивалент. И с этим подстрочником Жуковский имел дело. То есть он перевёл «Одиссею» с древнегреческого языка на русский через немецкий язык. Эта история кажется очень интересной и занимательной. Перевод прекрасен, хоть и несёт черты условности того времени, драматических штампов и т. д.
В Германии Жуковский провёл последние 10 лет своей жизни, переводя главным образом «Одиссею». Скончался он в Германии, но был погребён в столице России, в Санкт-Петербурге.
«Одиссея» – это наследство Жуковского, которым не стоит пренебрегать. Не стоит пугаться её больших размеров или размера стиха, которым это произведение написано. Всё это не так сложно, как может показаться. Если вы откроете эту книгу, полюбите этот певучий стих, то будете награждены за труд чтения, за терпение, ведь там поистине много прекрасного.
Оригинальные и переведённые баллады Жуковского
Баллада «Кубок» – это вольный перевод баллады Шиллера (рис. 5) (немецкого поэта). В оригинале эта баллада называется «Der Taucher» (в пер. – водолаз, ныряльщик).
Рис. 5. Фридрих Шиллер
Вольный перевод – перевод ключевой информации без учёта формальных компонентов исходного текста.
Во времена Жуковского не было современного понятия о переводе. Сейчас мы ждём от перевода точности, соблюдения переводчиком «буквы текста», который он переводит. Тогда всё было иначе: было важно передать не «букву текста», а его дух.
Зачастую переводчики того времени что-то добавляли от себя, что-то сокращали, меняли имена, названия мест, чувствовали себя очень вольно, очень свободно. Поэтому зачастую поэтические переводы того времени – это практически оригинальные произведения переводчика. Тут нет твёрдой грани, тяжело понять, где заканчивается Шиллер или Вальтер Скотт и начинается, в данном случае, Жуковский.
Зачастую баллады под именем Жуковского, особенно в детских изданиях (рис. 6), публикуют, не указывая источники.
Рис. 6. А. Кошкин. Иллюстрация к сборнику баллад В. А. Жуковского
В этом есть какая-то своеобразная справедливость, хотя это не очень корректно с научной точки зрения. Если вы положите перед собой какую-нибудь книжку с балладами, а на обложке будет крупными буквами написано «Жуковский», прочитав ее, вы не увидите различия между текстами, которые там есть. Хотя одни – оригинальные баллады, которые Жуковский сделал из ничего, полностью сочинил, а другие – переводы, в той или иной степени вольные. Мы можем сказать, что любой текст, который Жуковский переводил, он делал своим, придавал ему какую-то свою особенную стилистику.
Стилистика – совокупность признаков, характеризующих искусство определённого времени, направления или индивидуальную манеру автора.
Именно в переводах Жуковского ветки и цветы западной романтической поэзии отлично привились к древу русской поэзии.
Пушкин считал Жуковского отцом современной русской поэзии романтической, демократической. За Жуковским пошли многие по пути создания баллад и других произведений романтических жанров.
Фридрих Шиллер
Немецкий поэт и драматург Фридрих Шиллер, которого очень любили переводить Жуковский и другие русские романтики, считается одним из величайших авторов и в Германии, и вообще в Европе. Например, его «Ода к радости», положенная на музыку Бетховена (рис. 7), в изменённом виде – гимн Европейского Союза.
Рис. 7. Людвиг Бетховен
Одна из главных, интересных, крупных, особенностей жизни Шиллера – его дружба с немецким гением Иоганном Гёте (рис. 8). Их зачастую представляют как неразрывную пару. Гёте и Шиллер – веймарские авторы, веймарские романтики, они же классики, потому что они несколько раз в течение своей жизни меняли свои художественные вкусы.
Рис. 8. Иоганн Гёте
Может быть, Шиллеру даже немного повредила дружба с Гёте, потому что Гёте – это немецкий Пушкин, Шекспир, то есть немецкий автор «номер один». Шиллер тоже любимый, тоже почитаемый, но находился немного в тени Гёте. Он и жил недолго, в отличие от долгожителя Гёте.
Писал Шиллер не только стихи, баллады и лирические стихотворения, но и прозу, и философские сочинения, и драмы.
В Германии особенно любили его драму «Разбойники». Главный герой этой пьесы, Карл Моор, – благородный разбойник. Он становится на путь партизанской войны с мещанством, с тиранами, с владыками мира сего. Он выступает как один из первых благородных разбойников, и Шиллер вводит эту тему в мировую литературу, в том числе в русскую (вспомните «Дубровского»). С Шиллера и пошла мода на благородных разбойников, поэтизацию мятежа, восстания. Это его вклад в мировую культуру.
Мотивы и основы баллады «Кубок»
Баллада «Кубок» (рис. 9), как многие другие авторские литературные баллады, имеет легендарную основу о том, как правитель даёт некому человеку опасное задание или иногда сам храбрец пытается совершить подвиг, спускается в водные глубины и погибает.
Рис. 9. Обложка книги 1913 года издания
Подробный анализ баллады «Кубок» В. А Жуковского
Проанализируем балладу «Кубок», прочитаем её, посмотрим, что в ней есть занимательного, кроме красоты стиха и яркой декоративности, которой она отличается.
Начало баллады:
«Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой,
В ту бездну прыгнет с вышины?
Бросаю мой кубок туда золотой:
Кто сыщет во тьме глубины
Мой кубок и с ним возвратится безвредно,
Тому он и будет наградой победной».
Рис. 10. Иллюстрация Л. Зусмана в книге 1936 г. издания
Так царь возгласил, и с высокой скалы,
Висевшей над бездной морской,
В пучину бездонной, зияющей мглы
Он бросил свой кубок златой.
«Кто, смелый, на подвиг опасный решится?
Кто сыщет мой кубок и с ним возвратится?»
Но рыцарь и латник недвижно стоят;
Молчанье — на вызов ответ;
В молчанье на грозное море глядят;
За кубком отважного нет.
И в третий раз царь возгласил громогласно:
«Отыщется ль смелый на подвиг опасный?»
Это зачин. Причём, как водится в фольклорных народных текстах, всё повторяется три раза, то есть царь трижды бросает свой вызов. Это мог бы быть вызов на бой, если бы выкликал его не царь, а какой-нибудь грозный рыцарь.
Становится видна конструкция произведения. Читателю понятно, что предстоит нечто опасное, грозное. Никто не решается. Только после третьего вызова выходит герой (рис. 11):
«И все безответны... вдруг паж молодой
Смиренно и дерзко вперед;
Он снял епанчу, и снял пояс он свой;
Их молча на землю кладет...
И дамы и рыцари мыслят, безгласны:
«Ах! юноша, кто ты? Куда ты, прекрасный?»
Рис. 11. Паж принимает вызов царя
Не случайно вызов принимает не рыцарь, а паж.
Паж – в средневековой западной Европе мальчик из дворянской семьи, состоявший на службе (в качестве личного слуги) у знатной особы; первая ступень к посвящению в рыцари.
Для того чтобы этот паж стал рыцарем, ему нужно пройти некоторые испытания, а потом будет торжественное посвящение. Поэтому вызов царя для пажа – шанс быстро проскочить через все эти испытания. Понятно, что если он совершит подвиг, то он сразу станет рыцарем с прекрасной репутацией, он будет не просто одним из многих рыцарей, а человеком, который отличился перед всеми: перед царём, его свитой и остальными рыцарями.
«И он подступает к наклону скалы
И взор устремил в глубину...
Из чрева пучины бежали валы,
Шумя и гремя, в вышину;
И волны спирались и пена кипела:
Как будто гроза, наступая, ревела. (Рис. 12)
Рис. 12. Иллюстрация Л. Зусмана в книге 1936 г. издания
И воет, и свищет, и бьет, и шипит,
Как влага, мешаясь с огнем,
Волна за волною; и к небу летит
Дымящимся пена столбом;
Пучина бунтует, пучина клокочет...
Не море ль из моря извергнуться хочет?
И вдруг, успокоясь, волненье легло;
И грозно из пены седой
Разинулось черною щелью жерло;
И воды обратно толпой
Помчались во глубь истощенного чрева;
И глубь застонала от грома и рева».
Описание морской стихии, которое мы видим в этих строфах, характерно для поэзии романтизма.
Романтизм – явление европейской культуры XVIII–XIX веков. Характеризуется утверждением самоценности духовно-творческой жизни личности, изображением сильных характеров, одухотворённой и целительной природы.
Морская стихия, морская глубина издавна привлекала людей как образ враждебной стихии, которую надо побороть. В морской глубине происходят всякие ужасы, живут монстры. Поэтому спуститься на морское дно – это подвиг подвигов. В мифологии это всё равно что спуститься в мир мёртвых, в подземное царство. Тот, кто туда спустится, совершит величайший подвиг, и, если он поднимется наверх из подземного царства или с морского дна, это всё равно что новое рождение героя, а рождается он в новом, более прекрасном качестве и облике, чем был прежде.
«И он, упредя разъяренный прилив,
Спасителя-бога призвал,
И дрогнули зрители, все возопив, —
Уж юноша в бездне пропал.
И бездна таинственно зев свой закрыла:
Его не спасет никакая уж сила».
Вот наступает ужасный момент – юноша бросается в эту самую силу, которая сейчас его затянет, как все думают, безвозвратно. Обратите внимание на очень существенный момент – он прыгает, помолившись перед этим. То есть он вручает себя заступничеству небесных сил. Это важный момент для понимания смысла произведения.
«Над бездной утихло... в ней глухо шумит...
И каждый, очей отвести
Не смея от бездны, печально твердит:
«Красавец отважный, прости!»
Все тише и тише на дне ее воет...
И сердце у всех ожиданием ноет.
«Хоть брось ты туда свой венец золотой,
Сказав: кто венец возвратит,
Тот с ним и престол мой разделит со мной! —
Меня твой престол не прельстит.
Того, что скрывает та бездна немая,
Ничья здесь душа не расскажет живая.
Немало судов, закруженных волной,
Глотала ее глубина:
Все мелкой назад вылетали щепой
С ее неприступного дна...»
Но слышится снова в пучине глубокой
Как будто роптанье грозы недалекой».
Этот момент ожидания показывает читателям разницу между пажом и всеми остальными. Все люди разумные (все эти латники, рыцари), привыкшие к опасности, в эту бездну ни за что полезут, потому что знают, что это номер смертельный. Очень важны строчки, которые описывают мысли и думы рыцарей и латников, их прямая речь:
«Того, что скрывает та бездна немая,
Ничья здесь душа не расскажет живая».
Это предостережение: не стоит лезть туда, куда не следует, у мира есть некоторые тайны.
«И воет, и свищет, и бьет, и шипит,
Как влага, мешаясь с огнем,
Волна за волною; и к небу летит
Дымящимся пена столбом...
И брызнул поток с оглушительным ревом,
Извергнутый бездны зияющим зевом.
Вдруг... что-то сквозь пену седой глубины
Мелькнуло живой белизной...
Мелькнула рука и плечо из волны...
И борется, спорит с волной...
И видят – весь берег потрясся от клича –
Он левою правит, а в правой добыча (рис. 13).
Рис. 13. Иллюстрация Д. Митрохина в книге 1913 года издания
И долго дышал он, и тяжко дышал,
И божий приветствовал свет...
И каждый с весельем: «Он жив! — повторял. —
Чудеснее подвига нет!
Из томного гроба, из пропасти влажной
Спас душу живую красавец отважный».
Слова «из мёртвого гроба» подтверждают суждение о том, что спуститься под воду равносильно тому, что спуститься в мир мёртвых.
Мы видим прекрасную сцену ликования. Всё хорошо. Тут бы Жуковскому и Шиллеру закончить повествование, поставить точку. Но тогда это не будет ничем особенным – обычный рассказ о храбром человеке. Интересно, ярко, но просто. И вот здесь начинается самое интересное. Что он там видел? Как отнестись к увиденному? Как дальше себя поведут царь, рыцари и латники, пловец и ещё один персонаж, который вскоре появится?
«Он на берег вышел; он встречен толпой;
К царевым ногам он упал;
И кубок у ног положил золотой;
И дочери царь приказал:
Дать юноше кубок с струей винограда;
И в сладость была для него та награда (рис. 14).
Рис. 14. Иллюстрация Д. Митрохина в книге 1913 года издания
«Да здравствует царь! Кто живет на земле,
Тот жизнью земной веселись!
Но страшно в подземной таинственной мгле..
И смертный пред богом смирись:
И мыслью своей не желай дерзновенно
Знать тайны, им мудро от нас сокровенной».
Последние строки – это доклад юноши-пловца о своём подвиге. Он его совершил, но признаёт, что было страшно, что было плохо, что на весёлой спокойной земле жить лучше, чем нырять в бездну. Он говорит то же самое, что говорили рыцари, стоявшие на берегу: и смертный пред богом смирись. Не стоит лезть в неизведанное. Он это совершил, но хорошо ли это? Сделал бы он это по собственной воле, без воли царя?
«Стрелою стремглав полетел я туда...
И вдруг мне навстречу поток;
Из трещины камня лилася вода;
И вихорь ужасный повлек
Меня в глубину с непонятною силой...
И страшно меня там кружило и било.
Но богу молитву тогда я принес,
И он мне спасителем был:
Торчащий из мглы я увидел утес
И крепко его обхватил;
Висел там и кубок на ветви коралла:
В бездонное влага его не умчала.
И смутно все было внизу подо мной
В пурпуровом сумраке там;
Все спало для слуха в той бездне глухой;
Но виделось страшно очам,
Как двигались в ней безобразные груды,
Морской глубины несказанные чуды (рис. 15).
Рис. 15. Иллюстрация Д. Митрохина в книге 1913 года издания
Я видел, как в черной пучине кипят,
В громадный свиваяся клуб,
И млат водяной, и уродливый скат,
И ужас морей однозуб;
И смертью грозил мне, зубами сверкая,
Мокой ненасытный, гиена морская.
И был я один с неизбежной судьбой,
От взора людей далеко;
Одни меж чудовищ с любящей душой;
Во чреве земли, глубоко
Под звуком живым человечьего слова,
Меж страшных жильцов подземелья немова.
И я содрогался... вдруг слышу: ползет
Стоногое грозно из мглы,
И хочет схватить, и разинулся рот...
Я в ужасе прочь от скалы!..
То было спасеньем: я схвачен приливом
И выброшен вверх водомета порывом».
Появляется невероятно выразительная картинка, и всё это очень зримо и представимо. Вся эта водяная система действительно работает, как жерло вулкана или какой-то гигантский гейзер: втягивает воду на дно и выбрасывает её наверх. Всё это легко представить, как и героя, который в этом жерле туда-сюда передвигается, а под ним – чудище. Это внешний план – герой и морские бездны. С другой стороны, непрерывно продолжается рассуждение о смысле происходящего. Юноша снова говорит, что он спасся молитвой. Он подчёркивает одиночество человеческой души среди холодных бездн, он там как будто бы погребён заживо.
Чудесен рассказ показался царю:
«Мой кубок возьми золотой;
Но с ним я и перстень тебе подарю,
В котором алмаз дорогой,
Когда ты на подвиг отважишься снова
И тайны все дна перескажешь морскова».
То слыша, царевна с волненьем в груди,
Краснея, царю говорит:
«Довольно, родитель, его пощади!
Подобное кто совершит?
И если уж до́лжно быть опыту снова,
То рыцаря вышли, не пажа младова».
Царь хочет продолжения, он хочет, чтобы паж повторил свой подвиг, но теперь мотивы у царя другие. До этого он хотел просто позабавиться чужим приключением, чтобы его подданные показали, на что они способны, проявили свою удаль. Теперь у него какая-то новая жажда познания. Он хочет знать, что на дне морском, он хочет, чтоб ему рассказали ещё. Это очень важный момент. Он хочет выведать тайны мира, тайны морской глубины.
И тут вступает его дочь, которая выступает в роли заступницы, и это решает дело. Она только обостряет конфликт и даёт пажу новую причину прыгать вновь:
«Но царь, не внимая, свой кубок златой
В пучину швырнул с высоты:
«И будешь здесь рыцарь любимейший мой,
Когда с ним воротишься, ты;
И дочь моя, ныне твоя предо мною
Заступница, будет твоею женою».
В нем жизнью небесной душа зажжена;
Отважность сверкнула в очах;
Он видит: краснеет, бледнеет она;
Он видит: в ней жалость и страх...
Тогда, неописанной радостью полный,
На жизнь и погибель он кинулся в волны...»
Паж принимает вызов с радостью, с удовольствием, потому что ставки поднимаются таким образом, что отступать уже невозможно: он станет первейшим рыцарем, он станет мужем прекрасной девушки, дочери царя. То есть из пажей он становится победителем, первейшим рыцарем, почти королевичем. Это свойственно сказке: герой претерпевает испытания и получает в конце награду – царскую дочь. И в этом произведении может произойти нечто подобное.
«Утихнула бездна... и снова шумит...
И пеною снова полна...
И с трепетом в бездну царевна глядит...
И бьет за волною волна...
Приходит, уходит волна быстротечно:
А юноши нет и не будет уж вечно» (рис. 16)
Рис. 16. Иллюстрация Л. Зусмана в книге 1936 г. издания
Мораль баллады «Кубок»
Мы видим трагедию, что очень характерно для баллады. Никакого счастливого конца, на который настроились читатели. Это делается для того, чтобы преподнести нам в художественной форме мораль. Это мораль о том, что надо быть осторожнее с миром и его тайнами, не бросаться туда безоглядно. Возможно, у мира, у матери-природы, у бога есть некоторые тайны, секреты, в которые лучше не вторгаться. Понятно, что для нас, детей научно-технического прогресса, это звучит реакционно. Дескать, Жуковский пытается ограничить нашу любознательность и интерес к миру. Об этом судить можно по-разному. Припомним миф о ящике Пандоры – ящике, в который были спрятаны несчастья, страхи, болезни (рис. 17).
Рис. 17. Ящик Пандоры
И одна любопытная женщина по имени Пандора открыла его, и все эти страхи наводнили мир. Шиллер и Жуковский нас предостерегают от гордыни, всевластия и всезнайства, призывают к смирению и разумной осторожности.
Жуковский – романтик, который на самом деле опасался разрушительных страстей и слишком дерзких, самонадеянных предприятий. Он был религиозным человеком. Эта религиозность во многом воспитана несчастиями его жизни, потому что он пережил несчастную любовь. Он больше и больше приближался к идеалам спокойного созерцания течения своей жизни, к тому, чтобы спокойно, терпеливо, мудро вглядываться в мир, а не подходить к нему с отмычкой.